Примерно такой же образ жизни она вела до прошлого года, пока 15 сентября едва не сожгла дом, в котором жила. Кто-то из жильцов увидел, как она разливает на лестнице парафин, и поспешил за помощью. К счастью, поблизости находится пожарное депо, и возгорание быстро удалось взять под контроль. Никто не пострадал. Когда Сару спросили, зачем она это сделала, та ответила: «Люблю смотреть на огонь. Это приятно».

Когда я в первый раз встретился с Сарой, болезнь была в довольно запущенном состоянии, и все же она частично отдавала отчет в своих действиях. Мать Сары (сейчас миссис Блейк находится в глубокой депрессии и проходит лечение в Королевской Северной больнице) подробно рассказала нам о детских годах дочери. Вслед за этим больная поступила в Хайгейт. Сразу после госпитализации состояние Сары стремительно ухудшилось. Теперь она редко пребывает в ясном сознании, изъясняется бессвязно, много времени тратит на рисование концентрических кругов, которые зовет «гороскопами». В прошлом месяце разрезала себе запястье и кровью начертила на стене какие-то символы. Этот поступок сильно испугал медсестер.

Полагаю, больше мы для Сары ничего сделать не можем. Видимо, девушке требуется более радикальное лечение. Если вы согласны, пожалуйста, свяжитесь со мной через секретаря, миссис Хемпден (телефон HIG 3562).

Жаль, что такая способная девочка из-за болезни совершенно деградировала. Если удастся достичь хотя бы незначительного улучшения, я уже почту это за величайшее достижение.

Искренне ваш, Йен Тодд.

Доктор Йен Тодд,

бакалавр медицины, бакалавр хирургии,

доктор психологической медицины».

Невероятные происшествия в Рождественскую ночь мы с Майклом Чепменом не обсуждали. С тех пор как Осборн рассказал про Джейн и Мейтленда, я постоянно думал об их отношениях. Однако, поговорив с Джейн и приняв решение остаться в Уилдерхоупе, переключил основное внимание на паранормальную активность. Отключение электричества, хлопающие двери, огонек и виднеющееся за ним кукольное личико. Хотелось спросить Чепмена, видел ли он все то же самое, что и я, но у бедняги и без того усилилась паранойя. Нельзя было травмировать пациента лишними допросами. В моменты обострения Чепмен прятался за креслом в комнате отдыха или пытался расшифровать, что значат царапины на столе. Когда настроение у Чепмена становилось лучше, он иногда по-прежнему играл со мной в шахматы, но был очень вял и часто жаловался на головную боль. Вдобавок у Чепмена развилась странная навязчивая идея, только ухудшавшая его состояние.

Как-то я застал его сидящим на кровати и что-то торопливо строчащим в блокноте. Вокруг были раскиданы вырванные листы. Чепмен был настолько поглощен своим занятием, что не заметил моего прихода. Я заглянул ему через плечо и увидел сложную алгебраическую формулу, но, приглядевшись, понял, что Чепмен все время пишет одно и то же:

– Что это? – спросил я.

Чепмен прикрыл страницу ладонью.

– Ничего, – ответил он.

Поняв, что настаивать бесполезно, я оставил его в покое.

Через несколько часов Чепмен пришел в более благодушное расположение духа. Расслабился, движения стали более неторопливыми. Я сел рядом, указал на повторяющиеся знаки и, изображая досужее любопытство, спросил:

– Какая-нибудь логическая задача?

Чепмен не поднял головы.

– Парадокс Рассела, – ответил он.

– Бертрана Рассела?

Чепмен кивнул.

Как и Мейтленд, знаменитый философ постоянно выступал на радио. Всего несколько месяцев назад оба участвовали в одной программе.

– Слушали его лекции в Тринити? – спросил я.

– Меня его голос раздражал, – ответил Чепмен.

Я снова указал на значки.

– А в чем он заключается, этот парадокс Рассела?

– Показывает, что наивная теория множеств Кантора ведет к противоречию.

– Извините, Майкл. Ни слова не понял.

– Ну, о парадоксе цирюльника вы, наверное, слышали?

– Боюсь, что нет.

Чепмен пожевал карандаш и произнес:

– Работа цирюльника – брить всех мужчин в деревне, которые не бреются сами. Но это означает, что цирюльник не может побрить сам себя, потому что он бреет только тех, кто не бреется сам. Понимаете?

Немного поломав голову, я покачал головой.

– Ну хорошо, – продолжил Чепмен. – Получается, что данное предложение неверно. Если предложение верно, значит, оно неверно. Получается, то, о чем в нем говорится, – истинно. Предложение не может быть и верно, и неверно одновременно. Но в этом случае…

Тут выражение лица Чепмена изменилось. Вид у него стал встревоженный.

– Зачем вы тратите столько сил на пустые задачи, Майкл? На пользу это вам не идет.

– Я хочу понять, где правда, а где нет. Чему можно доверять, а чему нельзя.

– Верьте своим глазам. Просто и понятно.

– Но прямая палка в воде кажется изогнутой. – Чепмен цокнул языком. – Cogito ergo sum.

– «Я мыслю, следовательно, существую»?

– Основной принцип. Но все так сложно… – Чепмен ткнул в бумагу карандашом. – Так запутанно. Парадоксы показывают слабые места…

Я не знал, что и ответить.

Оказалось, это был один из наших последних разговоров. Вскоре после этого Чепмен стал очень нервным, говорить с ним было невозможно. Только повторял «Что я натворил?» и «Меня накажут?». А еще часами стоял у окна, цепляясь за прутья, и хныкал.

Возможно, свою роль в ухудшении состояния Чепмена сыграло новое лекарство. Я решил обсудить этот вопрос с Мейтлендом, но тот настоял, что Чепмен должен и дальше принимать тот же самый антидепрессант. Наоборот, предложил увеличить дозу.

– При использовании этого препарата, – объяснял Мейтленд, – период кажущегося спада зачастую предшествует полному выздоровлению. Именно такой результат показали бостонские испытания. Мистер Чепмен должен продолжать лечение. Это в его интересах.

Я отнюдь не разделял уверенности Мейтленда. Насколько я помнил, результаты данного эксперимента были не слишком надежны. Невольно задумался – насколько должно усугубиться состояние Чепмена, чтобы Мейтленд отнесся к моим тревогам всерьез? Видимо, это произойдет только в самом крайнем случае.

Несмотря на мое желание действовать разумно и обеспечить себе благополучное будущее, я до сих пор чувствовал себя некомфортно в присутствии Мейтленда. Особенно в его кабинете. На честерфилдский диван я просто смотреть не мог. В голове возникали неуместные картины сексуального содержания, и ничего с этим поделать не удавалось. А вот с Джейн, как ни странно, общаться стало легче. Встречаясь в коридорах, мы говорили друг с другом сухо и исключительно о делах. Если не было необходимости, предпочитали вовсе избегать общения. Раз или два Джейн бросала на меня обиженный, упрекающий взгляд, но быстро восстановила чувство собственного достоинства. Она явно все рассказала Лиллиан Грей. Теперь ее верная подруга разговаривала со мной холодно и с легким презрением. Ситуация складывалась неприятная. Теперь я старался не ходить в столовую и ел у себя, к тому же стал больше писать. Подумывал, не вступить ли в гольф-клуб Осборна, но в глубине души понимал, что это не для меня. Представил себе вульгарный провинциальный бар, скучающих домохозяек в подпитии, сомнительную перспективу поразвлечься в придорожном отеле. Я подумывал о гольф-клубе только потому, что хотел отомстить Джейн.