— В деревне все тихо. Можно ехать.

Агапоненко с Шурой сразу же поехали к дому Кузенного, а остальные разведчики, разделившись по двое, пошли по домам деревни на заготовку продовольствия. Мне досталось идти с Багадяшем, который показал мне на один из домов, ничем особенно не отличающийся от других, и сказал:

— Вот это дом одного из соколинских полицаев. Он не пошел с нами к партизанам, а остался служить в полиции. Зайдем сюда.

На наш стук в дверь вышла старая женщина с коптилкой в руках. Увидев ее у входа, Багадяш закричал:

— Что, старая, перепугалась? Кого боишься, полицаев или партизан? — Не получив от перепуганной женщины никакого ответа, Багадяш потребовал от нее: — Давай нам, старая, сала, яичек, сметану, хлеба и самогонки.

— Да нет у. меня ничего этого, братулечки.

— Как это нет? Сама-то чего ешь?

— Чего, чего? Супени и бульбочку.

— Тогда давай крупу. Может быть, овес есть?

— Нет у меня ничего, — продолжала упрямо твердить эта женщина.

— Ну вот что, нам с тобой разговаривать нет времени. Мы сейчас сами проверим, что у тебя есть! — И Багадяш пошел за занавеску на кухню этого дома, шаря там, в потемках, по полкам и кухонному столу.

Пока он производил такой обыск, я стоял в стороне, и мне было как-то не по себе. Я совсем не думал раньше, что партизаны так грубо обходятся со своим народом, насильно отбирая у них последнее. Я уже было хотел сказать Багадяшу, что мы тут ничего не найдем и пойдем из этого дома. Но Багадяш настойчиво продолжал обыск.

— Давай, бабка, открывай свой амбарчик. Посмотрим, что у тебя там есть, — потребовал Багадяш.

Эта женщина трясущимися руками отперла нам замок, висящий на двери небольшого амбарчика, который находился во дворе этого дома. Осветив коптилкой внутреннее помещение амбарчика, мы обнаружили в нем стоящие в углу мешки, заполненные каким-то зерном. В одном из них был овес, а в другом ячмень.

— Ты, бабка, для кого хранила этот овес? — строго спросил Багадяш. — Для полицая своего? У тебя же нет лошади.

Вверху, на полках амбарчика, стояло лукошко с яичками, несколько крынок со сметаной, и две буханки круглого деревенского хлеба.

— Что же ты нам врала, старая? И яички, и хлеб у тебя есть, а нам, партизанам, не хотела дать. Что молчишь?

Кроме этого, по всей противоположной стороне амбарчика стоял длинный ларь, накрытый двумя крышками. Открыв крышку правой половины ларя, Багадяш обнаружил, что он почти до половины был заполнен большими кусками соленого свиного сала. Там же было несколько бутылок самогона.

— Для кого, старая, готовила самогон? Для сынка с его дружками?

Старуха молчала и только моргала глазами, выдавая свое замешательство. Открыв крышку левой стороны ларя, Багадяш нашел там разную мужскую одежду и в том числе немецкий новый френч и почти новые кожаные армейские сапоги. Подняв из ларя эти сапоги, Багадяш спросил ее:

— Это сапоги сына твоего, полицая?

Хозяйка дома продолжала молчать. А потом, как будто спохватившись, упала на колени и запричитала:

— Берите все, только не убивайте меня, прошу вас!

— Не нужна ты нам, старая, а вот если сынка твоего встретим, то уж не простим. Володя, — обратился он ко мне, — посмотри эти сапоги, тебе не малы будут? А, все равно, бери их, чтобы полицаям не достались.

После этого обыска, когда были обнаружены у матери полицая спрятанные нужные нам продукты питания, обувь и фуражный овес, мое мнение о грубом поведении Багадяша изменилось. Эта женщина с самого начала нашего прихода к ней не хотела нам даже хлеба дать, а у самой полный амбарчик зерна и других продуктов питания. Как же она ненавидит нас, партизан, подумал я.

Забрав у матери полицая продукты питания, овес для лошадей и сапоги, мы это все погрузили в наши сани. У других разведчиков заготовка была намного скромнее, так как они получали все от тех жителей деревни, которые сами, добровольно, кто чем мог, снабдили нас в дорогу. Когда все было погружено в сани, Багадяш спросил:

— Ты, Володя, понял, что я там искал на кухне у этой старухи?

— Нет, я не знаю, чего ты там искал.

— А вот смотри, — и он дал мне в руки полотняный мешочек, заполненный солью.

— Что это, соль?

— Да! Ну что, теперь понял? Полицаям немцы дают в виде пайка соль, которую они часто обменивают в деревнях на сало и яички или продают ее на самогонку.

— Так они же и сами могут просто отобрать все это у местного населения, без всякого обмена на соль.

— Нет, немцы этого делать полицаям не разрешают, хотя сами отбирают у населения все, чего захотят. А этой старухе сын все приносит из полицейского участка. Я это знал, вот и искал эту соль.

Во время этого разговора к нам подъехал Агапоненко с Шурой. Увидев нас, он спросил:

— Ну, как у вас дела?

— У нас все хорошо. А у вас что нового? Что сказали сестры относительно Кузенного?

— В том-то и дело, что эти сестрички улизнули от нас. Они на другой же день, когда мы приезжали к ним, разыскивая Кузенного, уехали в Толочин под защиту к немцам.

— Значит, Кузенный действительно предатель, и этот бой под Взносным его рук дело, — догадался Багадяш.

* * *

После предательства Кузенного прибывшая в Ушачскую зону бригада Гудкова остановилась жить в двух деревнях — Красное и Березово. Эти деревни находились в тылу партизанской зоны, и жизнь гудковцев стала спокойной, без особых приключений.

Но это спокойствие не очень-то нравилось Гудкову. Партизаны были без дела, так как до действующих железных дорог противника было очень далеко, кроме того, местность была гудковцам мало знакомая, да и мин в бригаде уже не было. Поэтому на боевые задания гудковцы почти не ходили. Для снабжения бригады продовольствием и сеном приходилось посылать большие группы партизан на заготовку всего этого за несколько десятков километров от партизанской зоны, в другие районы. Это создавало больше трудности в снабжении гудковцев. Комиссар бригады Финогеев, беседуя с отдельными партизанами, выявил у них большое желание вернуться на Бук, особенно за это ратовали те, семьи которых находились в районе Бука. Однажды между Гудковым и комиссаром на совещании в штабе бригады произошел следующий разговор.

— Николай Петрович, — обратился Финогеев к Гудкову, — может быть, нам вернуться на Бук? Многие партизаны хотят этого. Там нам хорошо известны все гарнизоны противника, в них у нас есть свои связные и сравнительно близко там находится железная дорога Москва — Минск, где можно выполнять боевые задания. Наконец, чего мы здесь сидим? Комбриг Мельников нам отказал в помощи оружием и боеприпасами, так как ему самому их не хватает. За линию фронта мы не прошли, так чего же нам здесь делать? От такого безделья и дисциплина у партизан ослабнет. Им остается только резаться в карты.