Остальные проголосовавшие «за», не размышляя более и не колеблясь, последовали примеру двух богинь.

– Хорошо… – словно через силу выдохнул Падрэг. – Я… приму ваши клятвы.

Шесть ножей одновременно вонзились в груди верных приверженцев нового защитника Эзира, пронзая сердца, выплескивая горящие капли голубой крови на подставленные ладони.

– Клянемся…

Новоиспеченный верховный правитель отряжских небесных сфер отдавал последние распоряжения малым богам, выжившим воинам и цвергам, когда четверо смертных, закончив бесплодный, судя по их лицам, спор приблизились к нему.

– Ваше премудрие, – тщательно, но не слишком успешно скрывая одну, но пламенную страсть, начал разговор Адалет. – Ты знаешь, зачем мы здесь. Но теперь, когда Рагнарок – на смертном одре, нужда в его кольце, я полагаю, отпала?

– В кольце? – задумавшийся бог не сразу понял, о чем идет речь, и удивленно вскинул брови. – Ах, в кольце… Да, конечно. Граупнер – это могучий артефакт, спору нет, но дело в том, что Рагнарок без памяти, и очнется ли он… Кхм. При Фригг я бы эту тему не обсуждал.

– Но причем тут Рагнарок! – сын конунга нетерпеливо перебил нового Верховного главнокомандующего богами и упрямо нахмурился. – Если кольцо настолько сильно, то оно кому угодно не помешает, чтобы с Надиром бороться!

– Да, Олаф, несомненно, – ласково, словно взрослый – особо бестолковому малышу, кивнул Падрэг. – Но дело в том, что Рагнарок, когда был жив… то есть… э-э-э… Ну вы меня поняли… Рагнарок давал мне померить его. И я не почувствовал в нем ровно никакой магии, или силы, или чего бы то ни было. О чем ему и сказал. Старик расхохотался тогда и промолвил, что кроме него Граупнер неподвластен никому, и не будет никогда. Что сила кольца умер… то есть, уйдет из нашего мира вместе с ним, Светоносным. Поэтому я не вижу смысла продолжать поиски, мальчик.

– Но Волупта предсказала…

– Предсказания не всегда сбываются, Олаф, – усмехнулся бог. – И это, похоже, один из таких случаев.

– Значит, мы может покинуть Хеймдалл хоть сейчас и отправиться по своим делам? – уже не тая радости, чародей потер пухлые ручки.

– Да, конечно, – кивнул Падрэг. – Только сейчас я бы вам не советовал. Ночь, темень, драконы, варги, великаны, нервы у всех на пределе… Дождитесь утра.

– А как конкретно?..

– Как и попали сюда. Вдоль радуги. Я позабочусь, чтобы погода была соответствующая, – любезно улыбнулся верховный бог, давая понять, что аудиенция окончена. – В моем королевстве каждый получает, что заслужил.

Намек компанией был понят. Не менее любезно попрощавшись и пожелав успехов во всех начинаниях на новом посту, люди откланялись.

Фригг они нашли в личных покоях, у постели мужа, в огромном беспомощном теле которого едва теплилась последняя крохотная искорка жизни. Такая же неподвижная, как и ее супруг, простоволосая, она сидела на краешке кровати, сгорбившись, закрыв лицо руками и, казалось, готова была просидеть так всю жизнь, потом целую вечность, и после – еще столько же.

– Извините за вторжение… мы… сочувствуем вашему горю… правда… и не хотели мешать… но мы просто заскочили… на минутку… потому что завтра улетаем рано утром… и не хотели беспокоить… Мы пришли… чтобы сказать вам… до сви… – сконфужено откашлявшись, начал было Иванушка и осекся: в самом темном углу комнаты, на полу, вяло шевельнулось что-то массивное и косматое.

– Это Мьёлнир, – рассеяно, еле слышно прошептала, не шелохнувшись, словно закаменевшая богиня. – Не бойтесь.

– Его теперь никто не боится, – с тактичностью падающего кирпича брякнул отряжский королевич.[63]В углу словно взорвалось что-то, грохнуло, сверкнуло, ярко и яростно, резанув глаза, но вдруг, будто наткнувшись на невидимый щит, рассыпалось на мелкие искорки и погасло.

– Не позорься, сын, – хозяйка дома глянула на молодого бога, вскинувшегося в неистовом бессилии. – Поздновато воевать начал.

– Но я не виноват, не виноват!!!.. – рухнул ничком на лысый ковер и стал молотить его кулаками он. – Не виноват!!!..

– Хорошо, ты не виноват. Тогда кто? – ровно проговорила Фригг, словно речь шла не об умирающем муже, опозоренном сыне и рухнувшем миропорядке, а разбитой чашке. – Кто виноват, что ты не слышал меня все эти годы, когда я осуждала твое… увлечение… крепкими напитками? Кто виноват, что сегодня вечером ты оказался под столом скорее, чем некоторые съели первое блюдо? Кто виноват…

– Отец сделал из себя посмешище со своими предсказаниями! Мне было стыдно! Все пели ему похвалы в глаза и хихикали за спиной! Это мне – как серпом… по молоту… да и тебе тоже, я знаю! А эта подколодная гадюка Падрэг исподтишка издевался над ним!!! Подхалим! Склизкая тварь!.. Думаешь, я не понимал?! Ты меня за дурака считаешь?!..

– Если бы не эта подколодная гадюка, тебя бы, да и меня, в живых сейчас не было!

– За это я ненавижу его еще больше!!! – недавняя прострация и отчаяние сменились гневом – неуправляемым, хлещущим, брызжущим через край кипятком, будто взбесившийся гейзер. – Он всегда относился ко мне как к недоумку, а когда отец ударился в свое прорицательство…

– Это не повод, чтобы напиваться в такое время, сын!

– Но такое время, как ты его называешь, длилось уже две сотни лет! И ничего не случалось! Я рвался в бой, чтобы надрать задницу хоть кому-нибудь, но их было не найти!!! Надирское отродье сидело по своим логовам да щелям и носа боялось высунуть!..

– Потому что раньше ты мог дать им отпор!

Лохматая голова опустилась, втянулась в ссутулившиеся вдруг плечи, и огромные руки-лапищи безвольно обвисли по бокам.

– Ты права… – подавленно прошептал Мьёлнир, неуклюже опустился на скамейку, и будто стало его меньше, и часть души его и жизни ушла из него с этим признанием, растворилась без остатка и следа в его отчаянии и скорби матери.

– Отец из-за меня пострадал, – глядя в одну точку, голосом, хриплым от рвущегося на свободу вулкана эмоций, заговорил он. – И все остальные – тоже… Я дурак… Большой лохматый могучий дурак… Я должен был тебя послушать… Я должен был не поддаваться на ехидство Падрэга… Я должен был быть готов к сегодняшнему вечеру… Я должен был… Хель и преисподняя!!! Я был должен всем, кто доверился мне и отцу!!!.. А теперь поздно. Падрэг прав: «сила есть – ума не надо», «велика фигура, да дура» – это про меня… Мама, ну почему, почему я сегодня остался жив?!..

– Мальчик мой… Милый мой маленький мальчик… – Фригг поднялась с края кровати, прижала поникшую голову сына к теплой груди обеими руками, и опустила мокрую от слез щеку на макушку со слипшимися от чужой крови волосами. – Бедный, бедный мой мальчик… Бедный мой Рагнарок… Бедные мы все…