Ветка встала, вытерла слезы и подошла к Марине, по-прежнему изучавшей что-то в темном дворе, обняла ее за талию и положила голову на плечо:

– Прости меня. Я не должна была вмешиваться в ваши разборки, никогда не должна была. Прости…

Марина развернулась и порывисто обняла Ветку, вжавшись лицом в белокурые локоны.

– Это ты меня прости… я иногда совершенно не понимаю, что говорю и кому. Ты права… кто я, чтобы судить? Меня вообще нет…

Они опустились на пол прямо в кухне и, обнявшись, проплакали почти до утра, когда темное февральское небо начало чуть светлеть.

– Может, мы все-таки поспим, а? – жалобно попросила Марина, глянув в окно, и Ветка, закинув за спину волосы, пробормотала:

– Конечно, дорогая. Идем. Генка расстелил нам диван.

– Вета…

– Не бойся, милая. Ничего не будет. Я все поняла.

Обе уснули, едва очутившись на диване под большими клетчатыми пледами, тесно прижавшись друг к дружке. Под Марининой подушкой какое-то время вибрировал мобильный, но она этого не слышала, погруженная в крепкий, спокойный сон.

…Вой сирены разбудил Коваль, она встала и пошла в кухню. Горела машина Ветки, во двор только что въехала «пожарка» – это она издавала такой противный звук. Вокруг метались люди, кто-то спешно отгонял свои машины на безопасное расстояние, пожарные разматывали шланг.

– Гена! – заорала Марина, метнувшись от окна в соседнюю комнату, но там было пусто. На вешалке в коридоре отсутствовала Генкина куртка.

Коваль метнулась обратно в большую комнату, к разложенному дивану, где по-прежнему спала Виола, укутавшись в плед.

– О, черт!!! Ветка, вставай! – Марина тормошила подругу за плечо, но та продолжала крепко спать, даже не изменив позы.

Коваль не стала долго церемониться, схватила вазу с хризантемами, бросила цветы на стол, а воду вылила на Ветку. Та завизжала и села, тараща глаза.

– Сдурела совсем?!

– Машина твоя сгорела, иди вон, глянь на останки! – рявкнула Марина, возвращая вазу на стол.

– Ты чтооо?! Кааак?! – все еще плохо соображая, проговорила Виола, выбираясь из-под пледа.

– Синим пламенем, – мрачно пошутила Марина, садясь на край дивана и наблюдая за тем, как подруга мечется по комнате в поисках халата, а потом выбегает в кухню, откуда через минуту раздался истошный вопль:

– …твою мааать! Прокатная машина!

– Ну, вот и радуйся, что не своя, – констатировала Коваль. – Хотя бабки платить все равно придется. Но это мелочи. Вопрос в другом – кто? И зачем?

– Ты думаешь, что это поджог? – спросила, опускаясь в кресло, вернувшаяся с кухни Виола.

– А что тут думать? В свете последних событий это единственная версия. В случайное самовозгорание я как-то не верю. Да и менты скоро пожалуют.

– Не пожалуют. Она на левый паспорт была взята, – вздохнула Ветка.

«Н-да, как я забыла-то… Ты ж такая хитрая у нас, подстраховалась…»

– Тогда и денег с тебя не потребуют – ибо не ты машину брала, – заключила Коваль вслух. – Но, Ветка, дело же не в деньгах и не в тачке, ты сама-то понимаешь?

Ветка понуро молчала.

– И ведь я знаю, с чьей подачи это сделано, – мягко продолжала Марина. – И даже знаю, почему. И ты сама, если хорошо подумаешь, тоже поймешь. Я не хочу давить… Но если ты сама себе не поможешь, то никто этого не сделает. Подумай об этом, ладно?

Марина встала с дивана, мимоходом потрепала подругу по голове и ушла в ванную. Взглянув на дисплей зажатого в руке мобильного, увидела пять пропущенных звонков от Хохла и ухмыльнулась довольно.

– Не выдержал, значит. Ну, ничего нового. Ладно, позже разберемся.

Небрежно бросив мобильный на стиральную машинку, она шагнула в душевую кабинку, маленькую, без привычных наворотов вроде гидромассажа. Короткие волосы требовали куда меньшего внимания, чем привычные длинные, и Марина в который раз похвалила себя за решение столь кардинально сменить имидж. Кроме того, стильная стрижка делала ее лицо моложе. Единственное, что по-прежнему мешало, так это послеоперационные шрамы, которые все еще приходилось тщательно маскировать слоем грима. «Ничего, это тоже пройдет».

Теперь ей нужно было решить две проблемы – что делать с Веткой и как тонко намекнуть Бесу о том, что она знает о нем нечто, чего знать никто вообще не должен. И вот это второе влекло за собой новую проблему – как после этого выжить и улететь домой. Потому что вряд ли Гришка обрадуется.

– Ветка! – крикнула она, приоткрыв дверь и вытираясь большим полотенцем. – А твой благоверный электронной почтой пользуется?

– А как же, – откликнулась Ветка из кухни. – Зачем тебе?

– А у него собственный ящик, личный, или это мэрская почта через администрацию? – игнорируя вопрос, продолжала Марина.

– Есть и личная, и мэрская. Да зачем тебе?

– А вот ты, например, можешь ему написать, если его нет в городе, а ты дико соскучилась?

– Да что ты приклеилась-то, Маринка?! – не выдержала подруга и, бросив на стол нож, которым резала помидоры для салата, вошла в ванную. – Зачем тебе Гришкина почта?

– В любви хочу объясниться.

– Угу. А я супруга губернатора Калифорнии, – кивнула Ветка согласно.

– Ну, для Калифорнии твой Бес пока не дозрел…

– Марина, хватит, а? Зачем тебе эта почта далась?

– А вот этого, милая, я тебе не скажу. Пока не скажу, – уточнила Коваль, чмокнув подругу в щеку и бочком пробираясь мимо нее в коридор.

Ветка только головой покачала – знала, что выспрашивать бесполезно. Они уселись в кухне напротив друг друга, и ведьма продолжила нарезать салат, а Марина с наслаждением принюхалась к аромату корицы и свежего кофе, стоявшего в джезве перед ней.

– Тебя дома-то не хватятся? – спросила она, наливая напиток в чашку.

– Мне все равно. Гришки сейчас нет, а кто потом ему настучит – какая разница? У меня ни малейшего желания нет возвращаться, вот не поверишь.

– Не поверю – после того, что ты мне вчера наговорила.

Коваль улыбнулась, как будто воспоминания о вчерашнем разговоре вызвали у нее исключительно положительные эмоции, и отпила глоток кофе.

– Слушай, а ты почему мне про девицу свою ничего не расскажешь? Стесняешься?

Ветка посмотрела укоризненно, сбросила порезанные помидоры с доски в большой синий салатник и взялась за красный болгарский перец.

– Марин, давай про это не будем. Это мое личное дело – ведь так?

– Так, – кивнула Коваль согласно. – Но оно было твоим до тех пор, пока я вчера не была вынуждена «полицейские развороты» на ледяном асфальте выписывать. Пожить, знаешь ли, хочется, а под окнами тачки горят. Прямо старые добрые «лихие девяностые». А я как раз с тех пор не выношу вида горящих машин, если знаешь.