Сейчас, среди зимы, Димка гулял по летнему небу и мог наизусть рассказать про каждое из проплывших тогда над их головами облаков. Внутри возникло странное ощущение – будто бы теперь у него есть место, где всегда можно пообщаться с Павлом Львовичем. Место, где оживают мертвецы, но там нет страха и тьмы, там всегда свет, небо и вкус клубники в облаках…

С самого утра Никита мучился от боли. С тех пор, как он узнал об уходе Павла Львовича, где-то в груди все жгло и ныло. Как будто он глотнул горячего чаю, после чего хотелось много и часто вдыхать и выдыхать через рот, захватывая холодный воздух. Это не могло остудить пыл, но будто бы немного успокаивало. Никита прекрасно понимал – иначе и быть не может. Терять близких – больно. Когда больно – болит. И это жизнь. Точнее – это надо пережить. Чтобы идти дальше закаленным, сильным, более опытным. Никита убеждал себя в этом каждый раз, когда заглатывал очередную порцию влажного зимнего воздуха, так и не чувствуя облегчения. Он смахивал со лба мокрые снежинки и вспоминал тот день, когда впервые столкнулся с болью.

Как-то в раннем детстве, бегая по двору босиком, он поранил ногу. Острый камушек впился в пятку и разодрал кожу. Потекла кровь и ступня заныла, как никогда раньше. Никита всерьез перепугался и, еще не понимая толком, что же случилось, в слезах примчался к матери.

– Больно! Больно! – кричал он, будто бы это было чем-то сверхъестественным, невозможным.

– А чего же ты хотел? – Мама спокойно обрабатывала ранку. – Так и должно быть, ты поранился, вот и болит. Боль – это очень важный сигнал для нашего организма!..

Вечером Никита, все еще хромая, подошел к отцу и спросил:

– Папа, а зачем нам нужна боль? – Он залез к отцу на колени. – Мама говорит – это очень важный сигнал, но мне этот сигнал совсем не нравится!

– Мама права, – засмеялся отец и потрепал Никиту по голове. – Вот ты порезался, и сразу стало больно. Мама тут же залечила твою ранку, и теперь все будет хорошо. А без боли когда бы ты еще заметил, что порезался? За это время в рану могла бы попасть зараза, и все стало бы куда серьезнее…

– Значит, боль спасла мою ногу?

– Точно! – улыбнулся папа.

Вот и сейчас организм сигналил о том, что ушел близкий человек. Наверное, боль спасала Никиту от чего-то более страшного. Только некуда было приклеить пластырь – скорее всего лечение в таких случаях не простая штука. И у Никиты почему-то заныл шрам на ступне. Видимо, и сегодняшняя боль заляжет новым рубцом. Теперь, как никогда, Никита кожей чувствовал, что жизнь оставляет свои отметины, каждый день меняя его…

Саша смотрела на белую пустую дорогу – сейчас там спала тишина, а снег периной укрывал ее, убаюкивая тихим завыванием ветра. И вдруг вдали замаячило красное пятнышко. Громыхая и повизгивая, оно стремительно вырвалось из памяти. Пятно увеличивалось с каждой минутой – это была «Божья коровка». Красный «Запорожец» скакал по ухабам, и, смотря на него, нельзя было не улыбаться. Яркий прыгающий жучок посреди сонной зимы выглядел детским мячом, случайно закатившимся в мраморный зал.

Вокруг слышался детский смех. «Божья коровка», тарахтя, пронеслась мимо, и улыбающийся Павел Львович несколько раз приветственно надавил на гудок. «Биу-биу-бип» – так художник всегда приветствовал знакомых. А в нос ударил запах выхлопных газов, бензина, и Сашу захлестнул детский восторг. Хотелось с надеждой бежать следом, зная – сейчас тебя прокатят на переднем сиденье и даже позволят дать коронный сигнал «биу-биу-бип» первому встречному. Саша обернулась. Никакой машины на дороге не было. Память подкинула эту живую картинку, шепнув напоследок: все в прошлом. Впервые Саша так отчетливо ощущала его – прошлое жило в ней, обретая плотность воспоминаний. Только бы не подвела память, только бы никогда не растаяли все эти образы! Саша поняла, как важно для нее не забыть все то, что еще недавно было настоящим, но незаметно перешагнуло в прошлое. Ей хотелось сейчас впитывать каждый миг этой зимы, что переворачивала ее жизнь, как песочные часы – туда и обратно. И порой прошлое сыпалось песком сверху вниз, а не наоборот.

Задумавшись, Саша незаметно для себя подошла к застывшей во дворе дома Павла Львовича «Божьей коровке». Укрытый снегом автомобиль ничего не знал о потере хозяина. Впервые Саша позавидовала груде старого железа. Пальцем по заиндевелому стеклу она вывела несколько строк.

Замерзла Божия коровка

В тулупе истринских снегов —

Как тяжела твоя обновка,

Как легок плен твоих оков…

И как только последнее слово выскользнуло из-под Сашиного пальца, она стерла ладонью строки со стекла, теперь там оставалось лишь теплое влажное пятно. А снег висел в воздухе полупрозрачной марлей, лип на щеки, и Саша размазывала его по лицу, не сразу поняв, что давно плачет. Все накопившееся в ней за последние дни вырывалось наружу, и слезы текли не переставая. Но Саше вовсе не хотелось их останавливать, будто с этими слезами от нее уходили беды, обиды и боль. Саша вспоминала мамину ложь, что ножом по сердцу резала ее день за днем. И жалела себя – обманутую самым близким и родным человеком на свете…

Саша вспоминала Никитину измену, которую он, судя по всему, вовсе не считал таковой. Для Никиты, за которым девчонки выстраивались вереницей, Саша была лишь очередной из этого длинного ряда. Одной девчонкой в очереди больше, одной меньше – сразу и не заметишь. А для Саши он был когда-то единственным, и всю осень она не переставала надеяться, что новая встреча вновь сблизит их. Но Никита стал другим, или это сама Саша изменилась, и теперь уже красавец – покоритель женских сердец не виделся ей тем самым «единственным». А слезы текли тонкими дорожками по щекам, провожая эту мечту о любви. Но Саша никак не могла понять, чего ей жалко сильнее – ушедших чувств Никиты или своих собственных?..

Как же долго все эти переживания сидели внутри, не позволяя свободно вздохнуть. До сих пор что-то мешало Саше выпустить свои чувства: сколько раз она хотела выплакаться, но слезы толком не шли из глаз. Теперь же ее захлестнула буря, что давно поднималась со дна души и сейчас бушевала повсюду, размывая зиму, смешивая прошлое с настоящим и освобождая место для будущего…

– Поплачь, Сашенька, поплачь! – Бабушка ласково обняла ее.

Шмыгая носом и вытирая глаза платком, к ним подошла тетя Катя.

– А мне утром наш кот на колени залез, помурлыкал, поурчал, и сразу как-то легче стало. – Она вынула из кармана второй носовой платок и протянула Саше. – Ох, и ругалась же я на Димку, когда он этого бездомца домой притащил: такой грязный, тощий и дикий был этот кот. А теперь, выходит, – новый член семьи, помощник.

– Обои все подрал, паршивец. – Дядя Коля обнял жену. – Но толк от животины есть – всегда выслушает, никогда не перебьет. Хоть про футбол с ним говори, хоть про пиво: только лизнет и ни одного бранного слова!

Пока дядя Коля старался приободрить жену неловкими шутками, Саша все пыталась осознать слова тети Кати и никак не могла поверить своим ушам. Она прекрасно помнила то сообщение от Никиты, с рассказом о найденном котенке: «Сегодня возле школы я встретил уличного кота…» Как же старательно она переписывала его в дневник, окружая вязью рисунков. Как часто перечитывала эти несколько строк, каждый раз представляя несчастного котенка и его спасителя – Никиту.