ночью придет белый. Он будет есть твое лицо, а потом вырвет твои волосы.

Мериба побледнела и закрыла рот. Орсеола встала, собрала свои подушки и шали. Поклонилась Кабире, кивнула мне и ушла в свою комнату.

Долгое время Мериба сидела молча, глубоко дыша. За окнами барабанил дождь, в огненных чашах шипел огонь. Я сидела, разбирая по слогам свиток по истории Каренокои, который взяла в небольшой библиотеке. Мне хотелось узнать побольше об Анджи, нет ли там чего про него или про другие источники силы. У нас в клане все такие сведения передавали из поколения в поколение в песнях и сказаниях. Они вспоминаются мне все отчетливее с каждым днем – с тех пор, как я оставила позади новую Гараи. Одна из них звучит так:

Сануэл у камня,

Древний одноногий,

На берегу

Самого большого озера

Скажет тебе правду,

Подарит тебе силу.

Дай красной крови,

Поменяйся кровью,

Вкуси силу

Сока земли.

Кто-нибудь до меня записывал это, заносил на бумагу? И тут же меня охватывает глубокая тревога. Некоторые вещи нельзя записывать – нельзя, чтобы любой мог дотянуться до тайных знаний. Наверное, мне следует это зачеркнуть. Но вместе с тем никто здесь не знает, где находится Сануэль и какое самое большое озеро. Здесь названия и истины, которые можем понять только мы в клане. Так что я не уничтожаю свои записи, но говорю себе впредь быть осторожнее.

Кабира сидела и писала письма за низеньким столиком, принесенным служанками. Не знаю, кому она пишет, – возможно, где-то за этими стенами у нее есть родственники. Никогда не видела, чтобы к ней приходил кто-то еще, кроме сыновей. Мериба нервно перебирала рукава своей куртки. Перо Кабиры скребло по бумаге. Мой свиток тихо шуршал, когда я читала. Слегка звенели браслеты на руках у Мерибы.

Тут со стороны большой двери раздался грохот. Ее отперли, и вошел Искан. Кажется, впервые он посетил большой зал дайрахезина. Мы, три женщины, немедленно пали перед ним на колени, уткнувшись лбами в пол. Я покосилась на него – давно его не видела. Его волосы и борода такие же ухоженные, как и раньше. Куртка темно-синяя, брюки белые, как снег. Пальцы отягощены кольцами из разных металлов. Оглядевшись, он улыбнулся.

– Как у вас тут уютно.

Он шагнул к столу, на котором лежали письма Кабиры.

– Жена моя изволит писать?

Кабира восприняла это как разрешение подняться и снова села. Ни один мускул на ее лице не дрогнул.

– Моей двоюродной сестре Нейке, супруг мой. Ты встречался с ней однажды. Она только что впервые стала бабушкой.

– Такая молодая? Она не намного старше тебя, жена моя.

– Ее дочь выдали замуж в молодом возрасте, – ответила Кабира.

– И ты была не очень молода, когда родился Корин.

Искан взял перо Кабиры, рассеянно вертя его между пальцами.

– Ну, ты не проявишь к мужу немного гостеприимства?

Кабира щелкнула пальцами, Эстеги подбежала к ней, чтобы принять ее указания. Потом она сама положила возле стола несколько больших подушек для Искана и убрала свои письменные принадлежности. Искан щелкнул пальцами мне и Мерибе, и мы тоже поднялись и сели. На лице у Мерибы разыгралась целая буря удивления и тревоги. Если ее господин пришел сюда не для того, чтобы забрать ее и развлекаться с нею, то зачем же он тогда здесь? Но Кабира владела моментом, она никогда не теряла самообладания. Велела, чтобы огненные чаши поднесли поближе к Искану и зажгли еще ламп. Когда Эстеги принесла вино, фрукты и пирожные, Кабира сама налила мужу вина в кубок.

– Спасибо, жена моя, – он пригубил вина. – У тебя вино с достойного виноградника. Я позабочусь о том, чтобы тебе прислали еще.

Кабира склонила голову.

– И пошлем бочку вина дочери твоей двоюродной сестры. Подходящий подарок, не так ли? Когда в доме первенец, множество гостей явится поздравить ее, и ей нужно будет чем-то всех их угощать.

Он улыбнулся Кабире, и на краткое мгновение в ее взгляде что-то промелькнуло. Удивление? Страх? Надежда? Прежде чем я успела разглядеть, она опустила глаза.

Искан повернулся ко мне.

– Моя маленькая дикарка, подойди и попробуй. Хотя ты уже не такая маленькая.

Я немедленно повиновалась и села по правую руку от него. Встряхнув рукавом, он потянулся, взял кусок дыни и положил мне в рот. И тут, похоже впервые, внимательно посмотрел на меня.

– Но ты уменьшилась! Твои щеки утратили округлость. Ты похудела от тоски по мне, дикарка моя?

Я не знала, что ответить. У меня больше не было умений новой Гараи находить правильные слова, угождать. Я поступила, как Кабира, – опустила глаза и склонила голову. Искан воспринял это как согласие. Он погладил меня по руке.

– Ну что же, скоро я опять навещу тебя.

Я стиснула зубы так крепко, как могла. Боковым зрениям я увидела красноречивые взгляды, которые бросала в мою сторону Мериба. Она напоминала кавола, у которого стервятники отняли добычу.

– Тем временем что я могу сделать, чтобы дать тебе утешение?

– Бумагу, мой господин, – ответила я, не поднимая головы. – Если на то будет ваша милость.

Он негромко рассмеялся.

– Ты всегда так скромна.

Эти последние слова явно были адресованы Мерибе.

– Пусть так и будет.

Он жестом подозвал к себе Эстеги и что-то прошептал ей на ухо. Поклонившись, она вышла из зала.

Отпив еще глоток вина, Искан откинулся на подушки. С удовольствием огляделся.

– Да, тут и в самом деле уютно. Вы, женщины, умеете создать вокруг себя красоту. Цветы и все такое. Мои слуги так не умеют.

– Это Мериба, мой господин, – сказала я. – Все, что ты видишь, создано ее руками.

Он оставил мои слова без внимания.

– Жена, еще вина. И не могла бы ты нам чего-нибудь прочесть? Когда-то у тебя это неплохо получалось.

Кабира вновь овладела собой. С непроницаемым лицом она налила еще вина и поднялась. Некоторое время она стоял молча, вглядываясь в тени зала. Мериба сидела чуть в стороне, на своих подушках и шкурах. Искан не пригласил ее за свой стол. Я видела, как она борется с собой, пытаясь обрести контроль над своими переживаниями, однако лицо ее выражало все чувства, бушевавшие у нее на душе. Гнев, ревность, ненависть. Страх.

В тот вечер Кабира выбрала одну из старинных элегий о любви. Не знаю, что толкнуло ее на это. Может быть, сентиментальный тон Искана. Или же что-то другое – какая-то тайная причина. Это было длинное стихотворение о