Закинув ноги на стол, я откинулся в кресле, скрестил руки на груди и закрыл глаза, прислушиваясь к себе. Что там говорил Розиэль об отцовской воле? Чего там говорил я? Не все ли равно? Вообще, плевать я хотел на все это, потому что за свободу от голода я отдам все. Голову, жизнь, сердце, почку, член… хотя нет, член не отдам, или отдам…

Да никто не берет пока! Что паниковать?

Где-то в офисе начинает капать вода, я удивляюсь, открываю глаза, иду к двери, не переставая улыбаться. Странный этот «кап», зловещий и эхо какое-то подземное. Что, ко мне тварь какая-то пришла? Тогда ей очень не повезло, я как никогда силен.

Кап.

Я хватаюсь за дверную ручку.

За моей спиной чиркает спичка. Этот шкряб с запахом серы я никогда не путаю, потому замираю. Что бы там ни капало, даже если это только в моей голове, значения не имело.

Чтоб он сдох вообще! Знал же, что нельзя его вспоминать, но нет, меня весь день носило.

− Давно не виделись, Ай, − говорит он.

Голос у него чуть изменился с годами, стал будто тяжелее, но все такой же бархатный, въедливый голос, бьет по нервом, заставляет ежиться даже меня, будто иголки вонзает мне в тело от макушки до хвоста, и даже плевать, что тот невидим. Так и хочется дернуть плечом и сказать: «отъебись», но это так не работает… увы.

− Не звонишь, не пишешь… даже голубей не посылаешь, − смеется он.

− Был занят, − отвечаю я уклончиво и осторожно оборачиваюсь.

Резких движений с ним лучше не делать. Он сильный и нервный. Раньше я мог бы с ним потягаться в силе. Мы с ним когда-то были одного поля ягоды. Было у нас общее ягодное поле в раю, но наши дороги с ним давно разошлись, и уже давно он, пожирая души, стал куда сильнее прежнего, а я вроде как слабее. Так что нет, воевать с Люцифером мне нельзя. С ангелами куда ни шло, а с ним — нет, но и вежливым я быть не обязан.

− Ты не смог сам справиться со шлюхой и пришел позвать меня? — спрашиваю я у него, хотя хочу просто послать лесом, тем самым, с которого все началось.

− Ай-яй-яй, как не стыдно, − миролюбиво и насмешливо отвечает он.

Что ж, значит ему действительно что-то нужно, как жаль, что от меня.

Я не вижу его лица, только силуэт на фоне ночного города в огне и огонек сигареты. Он описывает в воздухе спираль, и пепел летит прямо в чашку с моим недопитым кофе.

На чашке написано «Илья», над именем — корона. Ее где-то раздобыла Верочка — моя секретарша, пыталась не то подмазаться, не то в койку прыгнуть — не важно. Плевать мне на эту чашку, но на языке моего старого приятеля это настоящая угроза, почти как, мол, не выпендривайся, все равно я могу стряхнуть пепел на твою голову, ну или твой пепел — прочь с планеты. Хотя что это я. Слишком банально для Люцифера. Он может и изощренней.

Да, хорошие были времена, когда его фантазия не могла угрожать мне.

− А я скучал, − говорит он.

В сущности, я тоже скучаю по старым временам, но нам не по пути, чего уж там. Ему водиться с инкубом — не по статусу. Демоны, они же могущественны, у них плотские утехи — это игра, развлечение, блаженство, а не способ выжить. Они сыты и нас, «дураков» им не понять.

− Не ценишь ты нашей дружбы, − продолжает Люцифер и чуть поворачивается, бросает взгляд на город за окном, будто действительно так, побеседовать пришел.

Он не изменился, явно сохранил свое ангельское бессмертное тело. По крайней мере, рожа та же. Даже обидно. Внешность у ангелов совершенна и даже Илья Краснов, созданный на фотошопе, не может сравниться с тем, что дал нам отец, особенно когда речь шла о Люцифере. В нем было все, что привлекает женщин. Высокий лоб, прямой нос, в меру длинный, с намеком на хороший член, но не пугающий, особенно если в контексте члена. Мужественный подбородок, бородка стриженная, как у настоящего модника. Ну, франтом он был всегда. Скулы острые, глаза голубые, яркие, въедливые. Надо бы попробовать повторить его лицо, когда следующий раз выйду на охоту; если выйду, конечно.

− И меня не ценишь, − продолжает он лениво, − Совсем не ценишь…

− Прекращай, чай не на пороге рая стоим, пиздеть и притворяться не обязательно, − не выдерживаю я. — Не твоя ли корова мычала, что я позор падших? Так что ты тут забыл, о владыка?!

Я не могу удержаться, чтобы не плюнуть в него всей своей злобой и иронией, этим последним словом, но он не ведется. Ах, ну да, зачем реагировать на такого как я?

− Злой ты стал, − говорит он с улыбкой и снова затягивается, повернувшись ко мне, переходя к делу. — Мне тут одна птичка напела, что ты решил переметнутся к папочкиным лизоблюдам. Я, разумеется, не поверил: как же так, Айтварис, мой старый друг, с которым мы не хуже чумы прокатились по Европе в средние века, так просто решил все бросить, едва только Бог посулил ему свою милость.

Я даже поморщился. Было у нас время перемирия. Я трахал, он заключал сделки. Мы с ним пробирались в одну семью и, пока он разводил мужа на договор, я разводил жену на секс, быстрый жадный перепихон, длиной в две ночи и день между ними. После она просыпалась счастливой женой счастливого мужа, который даже не понимал, что продал. Было весело, но недолго. Не выдержал я, слаб, по словам Люцифера, оказался, а он тем временем продолжал:

− Нет, сказал я, такого не может быть! Только не он! Но птички − существа болтливые. Одной голову свернешь, а вон, гляди, уже другая о том же поет, и еще одна. А если слухи пойдут, что любой может вот так же перед папочкой выслужиться и обратно вернуться? Не хорошо это… не хорошо. Вот я и решил проверить. Расставить, так сказать, точки над И.

Тут я его уже понял. Ну конечно, он просто людей терять не хочет, за репутацию боится, а я-то подумал.

− Твои птички дурные и все перепутали. Свари их в одном из котлов, − отмахиваюсь я, словно не знаю, что нет никаких котлов для грешников.

Люцифер не стал отвечать мне сразу, затушил сигарету о край кружки и утопил окурок в остатках кофе. Это он так птичек в котел кинул?

Хотя ладно, не смешно. Вот такой вот миролюбивый Люцифер — это самый страшный Люцифер. Он думает, он размышляет. Он хмурится и в окно смотрит, а не на меня.

− Значит, брешут птички, − говорит он, не оборачиваясь. − Что ж… и ничего особенного в этой смертной нет?

Я смеюсь. Вот о чем он спрашивает? Сам же небось все уже проверил.

− Да обычная она, − говорю, даже не сомневаясь в этом.

Она-то обычная, простой человек, женщина, дурная правда и на меня странно влияет, никак она с отцом не связана и с ангелами тоже, я за это готов поручиться.

− Просто она моя жертва, − говорю я ему, шагая к столу, − девственница, с которой весело возиться. Я ее трахну пару раз и исчезну, если конечно мне не понравится вести бизнес, − я обвожу руками офис. — Ну знаешь, пусть женщины приходят ко мне сами, а я буду завтракать, обедать и ужинать прямо за рабочим столом.