— Почему ты позволяешь отцу жить здесь?

— Ты позвонила ему, — говорит она, констатируя факт. Она медленно снимает свой фартук и перекидывает его через руку. — Потому что он разводится и хочет попытаться снова.

— Так ты позволяешь ему? Он ушел от нас. Он ушел от нас и не оглянулся назад.

— Он оглядывается назад сейчас.

Я хочу дать моему отцу второй шанс, но затем понимаю, как много у него было шансов вернуться, а он не вернулся. У меня неприятное чувство, что он останется здесь, только пока не подвернется что-то получше.

— Что насчет Лу?

Она начинает подниматься по ступеням.

— Лу замечательный, но он не твой отец. Ты всегда говорила, что ты хотела бы быть в семье снова, Мэгги. Твой отец — мужчина, за которого я вышла замуж.

— Он мужчина, который развелся с тобой. И заменил тебя.

Она оборачивается и тычет в меня пальцем.

— Не смей осуждать меня. Твой отец совершил ошибку. Он хочет все исправить.

Я чувствую, что мои глаза уже полны слез.

— Лу был мне большим отцом, чем мой собственный. Он делает тебя счастливой. Он делает нас счастливыми. Я не понимаю, мам. Я просто не вижу в этом смысла.

Она останавливается наверху лестницы.

— Я порвала с Лу сегодня. Я сказала ему, что твой отец возвращается. Это конец.

Этого не могло случиться. Все пошло совсем не так. Я закрываю глаза руками, пытаясь отгородиться от мира. Но это не обо мне. Это о моей маме.

Я ковыляю наверх так быстро, как только могу, чтобы обнять ее. Я начинаю плакать.

— Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, мам.

В ответ она крепко сжимает меня в объятиях.

— Я тоже хочу, чтобы ты была счастлива.

Мы стоим тут, плачем и обнимаем друг друга. Мы две женщины, брошенные на произвол судьбы, предоставленные сами себе уже долгое время. Когда раздается звонок в дверь, это удивляет нас обеих.

Мама вытирает слезы юбкой от своей униформы, спускается и открывает дверь.

— Лу! — пораженно говорит она.

Лу держит огромный букет красных роз в одной руке и коробочку с кольцом в другой. Он становится на колени, и я замечаю, что его глаза покраснели, будто он плакал.

— Выходи за меня, Линда. — он открывает коробочку с кольцом и нежно берет руки моей мамы в свои. — Пожалуйста, скажи мне, что я не опоздал.

Глава 27

Калеб

Лия, Ленни и я сидим в гостиной моих родителей и ждем, когда отец вернется домой.

Руки Лии аккуратно сложены на коленях, и Ленни, подняв одну бровь, смотрит на нее.

Прежде чем мы пришли сюда, я без конца пилил его, чтобы убедиться, что он не станет говорить об аварии или о том, что это не я сбил Мэгги.

— Итак, Лия… — говорит Ленни, глядя на нее через всю комнату с возведенной бровью. — У тебя есть парень?

Я бью Ленни в грудь тыльной стороной ладони.

— Что ты творишь?

Он смотрит на меня, будто я сумасшедший.

— Завязываю разговор, Калеб. Кто из нас должен заполнить эту мертвую тишину. И никто из вас не хочет сделать этого.

— Ты не должен заполнять тишину ерундой, — говорю ему я.

Ленни закатывает глаза.

— Окей, мистер Раздраженные штанишки.

— Тебе никто не говорил, что нужно говорить только тогда, когда тебе есть что ска…

— Нет, — прерывает меня Лия почти шепотом.

Ленни и я, оба смотрим на мою сестру. Она смотрит вниз на ковровое покрытие.

— Я имею в виду — нет, у меня нет парня.

Ленни наклоняется вперед.

— Почему нет?

Она пожимает плечами.

— Может, если бы ты улыбнулась, это помогло бы.

Что это, Помоги-Себе-Сам-Шоу от Ленни?

— Серьезно, чувак, заткнись. Что ты вообще знаешь о девушках? Ты втрескался в Триш, и все что ты смог сделать — это обоссать ее и бросить в озеро. Ты не знаешь всего дерьма о девушках.

— А ты? — смеется Ленни. Его глупые длинные волосы падают ему на глаза, и он отбрасывает их обратно. — У меня есть одно слово для тебя, мистер Раздраженные штанишки — Мэгги.

При упоминании о Мэгги глаза моей сестры встречаются с моими. Бьюсь об заклад, мы оба думаем о нашем маленьком обмане, который испортил наши жизни.

— Я пойду выпью немного воды, — бормочет Лия и несется прочь.

Как только она исчезает, открывается дверь. Я встаю по стойке смирно, пока мой отец заходит через переднюю дверь. Он одет в костюм, в руках портфель, который он носит на протяжении последних 10 лет, у него такие же усы, какие были в течение последних 20 лет.

Шок отражается на его лице, когда он замечает меня. Он останавливается, как вкопанный.

— Привет, пап. — успеваю сказать я.

— Калеб Я иду к нему, не зная, должен ли я обнять его или пожать ему руку, или похлопать его по спине или … ничего не делать. Это грустно, когда твой отец стал чужим.

Я останавливаюсь перед ним. Он все еще держит свой портфель и смотрит на меня. Что мне сказать ему теперь?

— Я знаю, что должен был, наверное, позвонить и сказать, что приеду, но…

— Мы месяцами не слышали ничего от тебя, Калеб.

— Я знаю. Я не мог оставаться здесь больше, пап. Мне не нравилось, как было.

— Твоя мама больна, — он говорит мне. — Она была в больнице несколько месяцев.

Он сказал эта так, словно она была серьезно больна. Сдается мне ее «болезнь» это обычное оправдание, которое он решил использовать вместо того, чтобы говорить «она в реабилитационном центре» или «она — наркоманка».

— Я знаю.

Я отстраняюсь, понимая, что это не будет счастливым воссоединением, где мой отец примет меня назад с распростертыми объятиями. Мне следовало понять это, когда я увидел, что мою бывшую комнату переделали в кабинет, и все признаки, что я когда-либо существовал исчезли. Он держит свой портфель перед собой, почти как барьер между нами.

— Мы не знали жив ты или мертв. Твоя мама вынуждена была придумать историю.

Я не удивлен. Моя мать королева по сочинению историй, выставляющих нашу семью в хорошем свете.

— Что она рассказывала?

— Она говорила, что мы отправили тебя в престижную школу-пансион в Коннектикут.

Громкий, фыркающий хохот исходит от дивана. Или вернее, если быть точным, он исходит от Ленни, который сидит на диване.

— Кто это? — спрашивает мой отец.

— Ленни.

Ленни соскакивает с дивана и обхватывает моего отца крепким медвежьим объятием.

Отец отстраняется полностью захваченный врасплох, но сохраняет равновесие. Готов поспорить, что