Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слов ее не помню, только лицо. Присутствие Эрика производило на меня гипнотический эффект. Он появлялся – и внутри все гасло, мозг отключался, меня словно сковывало параличом. Я превращалась в предмет мебели. Я сливалась с обоями, полом, матрасом подобно тому, как в природе некоторые существа, когда приближается хищник, принимают цвета окружающей их среды. Все происходило инстинктивно, я ничего не могла с этим поделать. Я как будто покидала свое тело, и меня уносило куда-то далеко.
Они перемолвились несколькими фразами, и дверь за ней закрылась, словно закрылся люк колодца над моей головой.
– Какого черта она тут делала? – с недоверием спросил Эрик. – Я думал, вы терпеть друг друга не можете.
Я пожала плечами.
– Не знаю. Мы подрались в школе, может, она пришла подоставать меня чем-то, но увидела тебя и испугалась.
Он уставился на мой синяк под глазом, который раньше не замечал.
– Это она тебя так?
Я кивнула. Это развеселило Эрика. Он почувствовал облегчение и поднялся наверх, я же схватила сумку для бассейна и ушла, как делала всякий раз, когда оказывалась с ним дома одна.
На следующий день ко мне в комнату постучался Бенжамен. Он всегда был очень вежлив, но я старалась держаться от него подальше. Любовь и восхищение, какие он испытывал к старшему брату, стали непреодолимой преградой между нами.
– Тут что-то странное… – пробормотал он. – Анжелика просила тебе передать.
Он протянул мне листок, вырванный из дневника и сложенный вдвое. Я осторожно его развернула и прочла записку, нацарапанную наскоро в школьном дворе: «Джафар, я застрял».
Фраза из мультфильма про Аладдина, которую мы использовали, чтобы помириться, когда были маленькими. Бенжамен смотрел на меня с тревогой:
– Не знаю, что это значит и стоило ли тебе это отдавать.
Я подняла на него глаза:
– Ты правильно сделал, но не говори об этом никому, пожалуйста!
Бенжамен кивнул, и я захлопнула дверь у него перед носом, потом прислонилась к ней спиной и с трясущимися руками сползла вниз. Я сто раз перечитала записку, на меня нахлынули давно забытые воспоминания: «Клуб Доротеи», танцы под Spice Girls, купание в холодном море и совместные поездки на автобусе.
Что ей было надо? И почему сейчас, когда мы столько лет не разговариваем? Нет ли здесь какого подвоха после всего того, что ей пришлось вытерпеть из-за меня?
Нынешнее время. Лилу
Лилу натянула джинсы, толстовку с капюшоном и направилась, зевая, к машине, где уже сидела Фанни и знаками ее поторапливала. Желая позлить мачеху, Лилу стала еще больше притормаживать, хотя и так двигалась как в замедленной съемке.
– Ты поступаешь абсолютно безответственно, лишая меня завтрака, – сказала она, пристегивая ремень безопасности. – Тебе не говорили, что этот прием пищи самый важный?
Фанни включила зажигание.
– Сделай кое-что для меня. Посмотри, если можешь, какая погода была в день исчезновения Сары, 3 сентября 2001 года.
– Что у вас тут за странная мания следить за погодой? Я имею в виду, что пора бы уже принять реальность: дождь здесь льет постоянно, и в два часа уже темно.
– Только не летом. Летом, представь себе, дни на севере длиннее, чем на юге. И почему ты так говоришь? Я никогда не обсуждаю погоду.
Лилу нахмурилась, будто пытаясь что-то припомнить.
– Когда я беседовала со стариком Рене, он говорил мне, что вроде как они с Сарой ждали солнечной погоды. Не помню точно, но я переслушаю его рассказ, если хочешь, я его записала.
Ошеломленная Фанни повернулась к Лилу, инстинктивно крутанув руль, из-за чего машину слегка занесло.
– Ты и Рене расспрашивала?
– Да, смотри на дорогу! Если я погибну во время стажировки по профориентации в восьмом классе, вся школа будет долго смеяться.
Лилу надела наушники и принялась искать в архиве сайта Французской метеорологической службы, какая температура была 3 сентября 2001 года. Фанни припарковалась перед рыбной лавкой. Они застали ее хозяина, мужчину лет пятидесяти, когда он только открывал свой магазинчик.
– Здравствуйте, месье Рубье, вы помните меня? Я Фанни Куртен, дочь Мари-Клер.
– О, доброе утро! Конечно, помню. Я видел тебя на прошлой неделе на похоронах, но мне не удалось с тобой поговорить, прими мои соболезнования.
– Большое спасибо… Месье Рубье, могу я задать вам несколько вопросов? Моя падчерица пишет работу о сен-мартенской школе 2000-х годов, а вы здесь всех знаете… Она пытается восстановить события 2001 года по старым фотографиям.
– Конечно, проходите внутрь. Хотите кофе?
– С удовольствием.
Они вошли вслед за хозяином в его лавку, и он усадил их в подсобке.
– Пойду сделаю кофе. Вам с сахаром?
– Мне да, – отозвалась Лилу.
– Не рановато ли для твоих лет пить кофе? – нахмурившись, прошептала Фанни.
– А не надо было оставлять меня без завтрака! И потом этот рыбный запах с утра, не знаю, как ты, но я уже подыхаю. Кстати, я думала, что нельзя врать тому, у кого берешь интервью. Что это противоречит журналистской этике… Да еще и прикрываться своей бедненькой несовершеннолетней падчерицей! Тебе не стыдно?
Фанни покраснела.
– Это вынужденная мера. И к журналистике отношения не имеет, я не собираюсь использовать в своей статье информацию, полученную нечестным путем.
– Так или иначе, в следующий раз, когда тебе понадобится прибегнуть к вынужденной нежурналистской мере, советую заранее придумать, что будешь врать, а то у тебя получилось совершенно бессвязно… Ты выглядела, как шестилетняя девочка, которая пытается выведать у матери пароль от айпада.
Тут им пришлось прервать разговор, поскольку вернулся месье Рубье с тремя дымящимися кружками. Перед Лилу он положил ложку и два кусочка сахара.
– Благодарю вас, – произнесла Лилу с милой улыбкой, прикидываясь прилежной школьницей.
Фанни и Лилу разложили перед ним фотографии, которые привезли