– Хотите, я убью и вашего медведя заодно? – спрашивает кузнец. – Причем с радостью.

Самнер отрицательно качает головой.

– Медведь не мой, чтобы давать разрешение на его убийство, – говорит он.

Кузнец пожимает плечами.

– Вы кормите его каждый день, так что, я бы сказал, он принадлежит вам ничуть не меньше, чем всем остальным.

Самнер опускает взгляд на медвежонка, по-прежнему рвущегося с поводка и в ярости рычащего и царапающего когтями доски палубы.

– Пусть живет злодей, – говорит он.

Около полудня ветер вдруг неожиданно меняется с южного на северный, и рыхлая масса дрейфующего льда забивает середину залива, а то, что ранее не представляло опасности, начинает угрожающе надвигаться на них. Кэвендиш швартует корабль к кромке южного ледяного припая и приказывает морякам вырубить ледовый док для защиты, да побыстрее. Из трюма на палубу выгружаются инструменты – ледовые пилы, порох, веревки и шесты – и матросы перепрыгивают через планшир прямо на лед. Их темные силуэты в спешке мечутся по неразмеченному льду. Блэк отмеряет шагами требуемую длину и ширину дока, после чего вбивает в лед пики, чтобы отметить углы и срединные точки каждой стороны. Моряки разделяются на две бригады, чтобы проделать первые длинные разрезы. В верхних точках они устанавливают деревянные треножники. Затем через шкивы пропускают веревки, и к каждому концу прикрепляют четырнадцатифутовую ледовую пилу. За веревки берутся по восемь человек, чтобы тянуть ее вверх, а еще четверо хватаются за деревянные рукоятки пилы, чтобы вновь опустить ее вниз. Толщина льда составляет шесть футов, а стороны дока имеют двести футов в длину. Как только обе продольные стороны прорезаны, они начинают вести поперечные разрезы, а потом проделывают то же самое от одного угла до срединной точки правой стороны. Отсюда они ведут диагональный разрез в противоположном направлении от середины до края льда. После двух часов тяжелого труда последний горизонтальный разрез посередине дока делит льдину на четыре треугольника, каждый весом в несколько тонн. Моряки вспотели и задыхаются. От их голов валит пар, как от пудинга на тарелке.

С квартердека Кэвендиш наблюдает за тем, как на них надвигается лед. По мере его приближения под действием ветра, разводья в нем затягиваются и то, что раньше было рыхлым скоплением отдельных льдин и торосов, превращается в сплошное ледяное поле, медленно, но неотвратимо надвигающееся на них. Огромные сине-белые айсберги неподалеку похожи на полуразрушенные, съеденные кариесом монументы. Тонкий лед вокруг их основания крошится и рвется с оглушительным треском, словно бумага. Кэвендиш проверяет положение «Гастингса» с помощью латунной подзорной трубы Браунли, удовлетворенно хмыкает, раскуривает трубку и сплевывает вниз, через поручни.

А там, на льду, Блэк закладывает пороховые заряды в ближайший диагональный разрез и поджигает запалы. После короткой паузы раздается глухой взрыв, и каскад воды вздымает осколки битого льда. Большие треугольные блоки трескаются и отрываются друг от друга, и матросы в составе прежних бригад принимаются вытаскивать их на лед шлюпочными якорями и кошками. Когда док полностью очищен ото льда, они верпуют в него корабль – носом вперед, а потом подают и корму, чтобы выровнять судно. Матросы пришвартовывают «Добровольца» к краю льдины с помощью ледовых якорей и забираются обратно на борт, промокшие и измученные. Самнер, который помогал им пилить лед, едва не валится с ног от усталости. Выпив чаю в кают-компании, он принимает дозу лауданума и укладывается в своей каюте, чтобы отдохнуть. Хотя засыпает он легко и сразу, время от времени его будит грохот сталкивающихся и наползающих друг на друга ледяных полей. Он напоминает ему артиллерийскую канонаду, громовые раскаты пятнадцатифунтовых орудий на гребне, тошнотворный свист снарядов и ядер, и он затыкает уши ватными пробками, напоминая себе, что их корабль находится в безопасности и что вырубленный ими ледовый док надежен и прочен.

Уже под утро, когда сильный ветер по-прежнему налетает порывами с севера, а беззвездное небо превращается в сплошную мешанину пурпурного и сиреневого, большой угол ледового дока раскалывается под давлением напирающих полей, и оторвавшийся кусок с силой врезается в ахтерштевень[67] «Добровольца», резко толкая корабль вперед и вбок. Нос корабля утыкается в противоположный край ледового прямоугольника, и, под жуткий скрежет и стон испытывающего невероятные нагрузки и трескающегося дерева, корабль оказывается крепко зажатым между материковым льдом и движущимся полем. Балки протестующе стонут, а сам корабль судорожными рывками выпрыгивает наверх. Самнер, вырванный из мирного и глубокого сна, слышит, как Кэвендиш и Отто громкими голосами перекликаются на трапе. Пока он спросонья пытается всунуть ноги в матросские сапоги, ему кажется, что корабль, вздрагивая, разваливается на куски, доски под его ногами содрогаются и разъезжаются в стороны, книги и лекарства водопадом обрушиваются с полок, а дверная рама трескается. На палубе же царит настоящий ад. Кэвендиш громким криком приказывает всем покинуть корабль. Китобойные шлюпки спускают на лед, а моряки в дикой спешке собирают свои личные вещи и вытаскивают из трюмов инструменты и провизию. Через фальшборт вниз летят сундучки, мешки и матрасы; бочонки с провиантом скатывают по сходням прямо на льдину, где их подхватывают и оттаскивают в сторону. Китобойные шлюпки уже нагружены провизией, топливом, ружьями, боеприпасами, и теперь их затягивают парусиной и оттаскивают на безопасное расстояние от стонущего корабля. Кэвендиш выкрикивает распоряжения и проклятия, время от времени присоединяясь к остальным – для того, чтобы перекатить очередной бочонок по палубе или сбросить за борт мешок с углем. Самнер бегает от корабля на льдину и обратно, подхватывая то, что ему дают, и оставляя там, где скажут. Голова у него идет крýгом. Из коротких разговоров на бегу с Отто и Блэком он понимает, что положение сложилось весьма опасное: когда ледяной док разрушился, корабль, скорее всего, получил пробоины в носу и корме, и сейчас лишь напор льда, выдавливающего его наверх, не позволяет судну затонуть окончательно.

Кэвендиш поднимает перевернутый вымпел, подавая сигнал бедствия, после чего приказывает кузнецу спуститься в носовой трюм и освободить Дракса от кандалов. Моряки выносят все ценное из капитанской каюты, кладовки, подшкиперской и камбуза, готовясь, в случае необходимости, срубить оснастку. Из трюма появляется Дракс, с непокрытой головой, без нательной фуфайки, в невообразимо грязном бушлате и дырявых сапогах. От него исходит сильный запах мочи. Лодыжки у него свободны, а вот руки по-прежнему закованы в кандалы. Он с презрительным видом оглядывается по сторонам и улыбается.

– На мой взгляд, у нас совершенно нет причин для столь дикой бабской паники, – говорит он, обращаясь к Кэвендишу. – В трюме не набралось и двух футов воды.

Кэвендиш коротко советует ему заткнуться, после чего отворачивается, чтобы продолжить руководить разгрузкой корабля.