Надев только что купленные черные туфли со сверкающими острыми носиками, она дошла до остановки в Синчхоне и села в автобус. Автобус пересек реку по мосту Ханнам, проехал район Синса и помчался в Апкучжон. Здесь, в Каннаме, застройка еще шла полным ходом, и из-за беспорядочно торчавших тут и там зданий весь округ напоминал разинутый рот ребенка с выпавшими молочными зубами. На окнах новеньких многоэтажек висели огромные вывески с надписями «СДАЕТСЯ». Некоторые критиковали Каннам, который был заставлен новостройками без единого клочка зелени, называя его кирпичным складом под открытым небом. Но в глазах Мари, напротив, Апкучжон и Синса с их полным отсутствием зелени казались еще притягательней. Зеленый цвет отдавал деревенщиной — серый был в авангарде. Каннам разом пленил ее: это был мир сверкающих вывесок, где одетые по последней моде девушки разъезжали на легковых автомобилях по широкому проспекту. Кто знает, не случись с ней в тот день досадная неприятность, ее жизнь, наверное, сложилась бы совсем по-другому.

Выйдя из автобуса перед универмагом «Ханъян», Мари направилась к назначенному месту, разглядывая по пути фирменные вывески «Макдоналдс», «Пицца Хат» и прочих американских ресторанных сетей. Новые туфли еще не сели по ноге и начали натирать ей пятки. Только она засомневалась, сможет ли в таком состоянии пройти мастер-класс по красивой походке, как правый каблук угодил в щель между торцами мостовой и она подвернула лодыжку. Что тогда, что сейчас суставы у Мари были очень слабыми, и малейшая неосторожность оборачивалась растяжением. Если бы она села там же и помассировала как следует лодыжку, чтобы расслабить мышцу и связки, все наверняка бы обошлось, но Мари постеснялась сделать это и, терпя боль, пошла дальше. Ей казалось, что все люди на остановке и перед «Макдоналдсом» смотрели на нее. Не пройдя и нескольких метров, она все же остановилась и рухнула на край клумбы. Сидя на холоде в минус три градуса в тонкой юбке, не доходившей до колен, Мари сокрушалась не столько из-за больной лодыжки, сколько из-за того, что она не попадет на «Очарование походки», и от обиды у нее на глазах выступили слезы. Лодыжка теперь болела так, что невозможно было ступить на правую ногу, и на ощупь казалось, что она уже сильно опухла. Мари долго сидела на краю клумбы, стараясь сохранить невозмутимый вид, как будто она просто ждет кого-то. Но как только солнце скрылось, на улице еще больше похолодало, и ей вдруг стало жутко в этом городе, где ей некого даже позвать на помощь. Каннам, пленивший ее с первого взгляда всего несколькими часами ранее, теперь казался холодным и бездушным чудовищем из серого бетона. Никто из прохожих так и не подошел к ней, чтобы помочь. Мари поняла, что если останется сидеть здесь, то в конце концов окоченеет. Она решительно скинула туфли и, запихнув их в сумочку, заковыляла босиком по ночному морозу. На ней были лишь капроновые чулки, и леденящий холод от промерзшей мостовой пробегал по жилам до самого сердца. Рафинированные обитатели Апкучжона не обращали никакого внимания на босоногую девушку. Мари поражали невозмутимость и напускное безразличие большого города. Если бы девушка с босыми ногами шла, прихрамывая, по Чхунчжанро в Кванчжу, то кто-нибудь давно бы уже взял ее себе на спину или посадил в такси до дому. Но здесь никто на нее даже не смотрел. Подволакивая правую ногу, Мари кое-как перешла дорогу и встала на автобусной остановке, ухватившись рукой за недавно высаженное дерево гинкго. Автобуса долго не было, и когда он все же пришел, она с трудом взобралась в него и после долгих мучений добралась, наконец, до студенческого пансиона в Синчхоне.

А не подверни она в тот день ногу и стань обладательницей изящной походки, многое в ее жизни пошло бы по-другому. Ей бы не пришлось несколько дней лежать в постели у себя в комнате, земляк Мари курсом старше не повел бы ее в больницу, и она вслед за ним не вступила бы в кружок активистов. Мари чувствовала себя отвергнутой Каннамом и вообще Сеулом и была счастлива, что встретила этих людей, которые говорили на родном для нее провинциальном диалекте и помогли ей в трудную минуту.

Иногда Мари размышляла о том, как бы сложилась ее жизнь, если бы она не забеременела и не родила Хенми. Если бы ее мать не впала в депрессию. Если бы она не встретила Киена. Нет, если бы она не приехала учиться в Сеул. Откуда же, с какого момента все пошло наперекосяк? Глупый вопрос? Хорошо, поставим его по-другому. Что бы я сделала, будь мне сейчас снова двадцать? Мари глубоко задумалась, стоя перед светофором. Наверное… Она удивилась тому, как быстро в ее голове всплыл ответ. Она бы не ввязывалась ни в какое студенческое движение. Учила бы английский, по выходным играла бы в теннис, а летом ездила бы на пикники с ребятами из яхт-клуба. Встречалась бы с парнем из богатой семьи, который вот-вот должен уехать учиться за океан, а потом вышла бы замуж за другого, еще богаче, который ревновал ее к первому. Уехала бы с ним далеко-далеко, защитила бы там диссертацию по социологии или психологии и, вернувшись в Корею, сейчас преподавала бы в каком-нибудь университете. И она уж точно не бросалась бы до сорока лет из стороны в сторону, меняя профессии одну за другой. Чем бы Мари ни занималась, она никогда ни в чем не блистала, ни когда работала страховым агентом, ни сейчас, в роли консультанта в автосалоне. Ни даже в студенческие годы, когда участвовала в движении активистов в поддержку Ким Ирсена. Почему она, отличница и любимица всех учителей школы, за всю жизнь так ни в чем себя и не проявила? Может, это чьи-то коварные происки? Она не хотела признавать, что дело было в ее собственных ошибках. Наверняка чей-то злой умысел, неотступно преследовавший ее, чья-то невидимая рука вмешались в ее жизнь и преградили ей путь к успеху. Иначе почему…

Би-би-бип, би-би-бип. Услышав сигнал переключения светофора, Мари машинально тронулась с места и начала переходить дорогу. Она сделала шага три-четыре, и тут прямо перед ее носом — без преувеличения, в буквальном смысле, всего в нескольких сантиметрах от ее носа — на полной скорости пронеслась «Санта Фе». Мари отшатнулась назад, перед глазами на мгновение потемнело. До смерти перепуганная, она повернула голову вправо и гневно посмотрела вслед чуть не сбившему ее внедорожнику. Тут же оказался инспектор. Он вышел вразвалку на третью полосу и жестом