Горчаков посмотрел налево, там происходило что-то непонятное. Олег подозвал Вадима и взял у него бинокль, который поручил оруженосцу из боязни разбить его в бою.

На Оке, ниже впадения в нее Прорвы, располагался резерв из восьми сотен воинов тяжелой монгольской конницы. «Тяжелой» ее можно было назвать только по вооружению. Многослойные кожаные доспехи, усиленные рядами железных пластин, действительно защищали лучше европейских кольчуг. Но вот тактика этой конницы отличалась от русской и европейской. Монгольские всадники были вооружены короткими копьями с широкими наконечниками и длинными втулками, снабженными крючьями, для стаскивания противника с седла. Конструкция этого оружия даже не предполагала возможности его использования в качестве рыцарского копья.

Кроме того, Горчаков заметил, что и посадка в седле у монголов не такая, как у русских дружинников или европейских рыцарей. Тяжелому кавалеристу были необходимы длинные стремена. Он упирался в них выпрямленными ногами, а поясницей в высокую спинку седла. Это позволяло наносить и выдерживать таранные удары рыцарским копьем.

У монголов ремни стремян были короткими, так их обычно подтягивали современные наездники, когда собирались скакать рысью. Задней спинки их седла не имели. Посадка монгольского конника с согнутыми ногами была удобна для того, чтобы вертеться во все стороны в седле и стрелять из лука или рубить длинным палашом. Но последнее было вторичным.

Рыцари, а позднее кирасиры наносили страшные удары, просто вставая на длинных стременных. По всему было видно, что монгольская седловка «заточена» в основном под лук. Всадник при такой посадке не мог выдержать сколько-нибудь сильного копейного удара.

И вот этот недостаток в полной мере сказался в схватке восьми сотен монголов с семью сотнями русских дружинников, обученных «рыцарскому» конному бою. Отступить резерву противника помешал второй табун запасных коней, принадлежавших уже самим монголам. Тысячи лошадей перегородили Оку от одного берега до другого. Бежать можно было только в лес на противоположном берегу, и, судя по количеству трупов на льду, тумен Кюлькана лишился всей тяжелой кавалерии.

За табуном теперь уже бесхозных коней почти на два километра растянулся обоз, хвост которого исчезал за поворотом реки. По прикидкам Олега, его охраняло около восьми сотен лучников.

«Наверное, какая-то часть составляла арьергард, – рассуждал Горчаков, – еще нужны конвоиры, потому что монголы гонят к Коломне пленных для осадных работ. А кроме того, я сильно сомневаюсь, что личная собственность чингизидов охраняется на общих основаниях, скорее всего, ее стерегут преданные ханские нукеры, значит, монголов там чуть больше».

В целом выходило, что в обозе сейчас порядка тысячи воинов, и они, сдвинув по монгольскому обычаю повозки, заняли оборону, которую пока не смогли прорвать суздальские дружинники.

– Ну вот! Это дело как раз для меня! – констатировал Олег, опустив бинокль. – Едем в обоз, – сказал он громче, обернувшись к подчиненным ему сотникам, – там мы сейчас нужнее всего!

– Вот же, блин, сказочники! – с упреком в голосе заметил Горчаков, задержав взгляд на упряжке из дюжины пятнистых большерогих волов.

Массивные животные с шумом выдыхали пар, переступали толстыми ногами и посматривали на Олега как-то нехорошо.

– Это ты о ком, Олег Иванович? – спросил Вадим, отличавшийся не только сообразительностью, но и любопытством.

Они ехали шагом немного левее растянувшихся вдоль обоза суздальских сотен. Рядом покачивался в седле Учай, за спиной Берислав вез знамя с гербом, а за ним следовали еще трое дружинников. Шестерых своих воинов Горчаков оставил в лесу стеречь пленного хана и трофеи.

– Да о грамотеях, которые думают, что монголы камнеметов с собой не возят, – ответил Горчаков. – Слышал я как-то, что у них все, потребное для осады, пленные прямо у города изготавливают, под началом мастеров китайских.

– Иные чего только не расскажут, – пожал плечами оруженосец, – не быстрое это дело – столько «пороков» заготовить. Лес, опять же, сушить надо. Ежели из мокрого городить, так оно все неподъемное будет!

– И это тоже, – подтвердил Олег, – вырубленный из сырого леса рычаг выйдет столь тяжелым, что люди, дергая за веревки, больше сил будут тратить на подъем самого бруса, нежели на метание снаряда. Там же, где вместо людей противовес работает, – другие сложности. Долго объяснять, – махнул рукой Горчаков. – Кроме того, еще и камень для метания надо где-то найти. Далеко не у каждого города камни из земли торчат. А и найдешь, так просто наломать мало, еще надо ядра круглые тесать. Чтобы стену проломить, они должны бить в одно место. А для этого нужно, чтобы все камни одного веса были, иначе легкий будет выше лететь, тяжелый – ниже, и не угадаешь, куда какой попадет. Насколько мне ведомо, ядрами для «пороков» во всех землях загодя запасаются, для чего нанимают мастеров-каменщиков.

Какого-то определенного «уставом» порядка в формировании обоза Олег не увидел или просто не сумел понять чужой логики. По его наблюдениям, в головной части четырехрядной колонны следовала «тяжелая артиллерия».

Стенобитные камнеметы перевозились в разобранном виде на многочисленных повозках с огромными деревянными колесами. Их толстые спицы были вбиты в массивные чугунные ступицы, а широкие обода окованы полосами железа, исцарапанными и потертыми после тысячеверстного пути.

Одни арбы (или как там они назывались?) были «нормальных» размеров, примерно таких, как и представлял себе прежде Горчаков. Другие тянули уже не на среднеазиатскую повозку, а на кузов бортового «КамАЗа».

На «супертелегах» лежали брусья опорных стоек длиной по пять-семь метров и сечением примерно двадцать на тридцать сантиметров. В них были продолблены «проушины» для сборки камнеметов «в шип».

Длинные метательные рычаги не умещались в шестиметровых повозках, их обернутые железными листами концы, с массивными петлями и крючьями для крепления пращей, торчали из «кузовов» еще на пару метров. Рычаги перевозились уже «в сборе», закрепленные на осях. Некоторые из них предназначались для китайских натяжных «блид». Их легко было отличить по множеству веревок, делавших эти рычаги похожими на американские швабры, которые Олег часто видел в кино. Если в боевике действие происходило в тюрьме, то там кто-то из заключенных обязательно мыл полы такой веревочной метелкой.

Рычаг «манжаника» – мусульманской версии европейского «требюше» – так и вовсе сложно было с чем-то спутать, в первую очередь из-за впечатляющих размеров. Если поставить его толстым концом на землю рядом с многоэтажным домом, то тонкий конец рычага уперся бы в окно пятого этажа. Персидские требушеты были настоящими стенобитными монстрами, китайцы таких мощных метательных машин не делали.

Горчаков натянул поводья и развернул жеребца вправо.

– По-олк… стой! – гаркнул он командирским тоном.

Суздальцы начали осаживать коней, а ехавшие впереди сотники подлетели к Олегу.

– Почто остановил? – недовольно спросил пожилой воин, его смуглую, с морщинками вокруг глаз, физиономию украшали торчавшие в стороны холеные усы.