отсутствия у вас допуска к исследованиям категории «древние устройства и их фрагменты». Просим предоставить сведения относительно источника информации об указанном объекте для досудебного разбирательства, – с выражением зачитал Фок и снова развеселился: – То есть этот Ф. А. Молл в открытую попросил дать потрогать засекреченное… как там его?.. «древнее устройство или его фрагмент», и теперь МИК недоумевает, откуда о нем вообще узнали!

Посмеиваясь, Фок отложил в сторону просмотренный бланк и взял следующий.

– Еще круче! «В связи с разбирательством несанкционированного доступа в отдел хранения древних артефактов и предметов исторической ценности, уведомляем вас о занесении в личное дело выговора по статье такой-то». А тезка-то не промах! Жаль, что попался. Интересно, что там за эф-один-один-четыре? Наверное, что-то очень древнее и ценное, раз такая буча поднялась.

Эбони подняла голову и уставилась на Фока немигающим взглядом, в котором отчетливо читалось: «Когда же ты, наконец, заткнешься?!». Айвори перекатилась набок, нахально закинув на подружку лапы.

– Его потом уволили, – сообщил им Фок, бегло просмотрев третий документ. Мельком глянул на четвертый и добавил: – И осудили.

Под историей о таинственном Ф. А. Молле оказались: несколько фотографий с молодым капитаном и совсем еще юной Людочкой; чертеж старой «Армады» и техпаспорт к энерпульту; пара пустых бланков МИК на инфокнах – хоть сейчас в планшет закачивай, Фок еле удержался от соблазна подписать себе какой-нибудь документ шутки ради; статья о гипадерах, исчезнувших с катера-перевозчика (в отличие от автора заметки, Фок догадывался, где сейчас эти звери). Следующая фотография веселила больше всего. Здорово исцарапанный, но все равно довольный Сергей явно делал ее сам. Айвори и Эбони, совсем еще крошки, сидели у него на плечах с одинаково насупленными мордочками и запущенными под кожу человеку когтями. Страдальческая улыбка капитана демонстрировала, что приручение диких зверей шло с переменным успехом.

Фок совсем расслабился. Похоже, ничего особо секретного в этой папке нет. Капитан хранил в ней личные воспоминания, оберегая их от глаз наемников, которые хоть и не скажут ничего в лицо, но обязательно позубоскалят за спиной. Фок и сам улыбался: видеть грозного предводителя в роли няньки хищных зверят было непривычно, но забавно. Ох и потрепали ему нервы!

Пролистав стопку фотографий до конца, он аккуратно их сложил и смело взялся за следующий лист, уже не рассчитывая найти там что-то необычное. Но, едва пробежав по тексту глазами, понял, что с выводами поторопился.

Это было письмо.

«Дорогой Сережа! – гласило оно. – Если ты читаешь это, значит, меня уже нет. Я знаю, что в твоих глазах навсегда останусь предателем, но умоляю, дочитай эти строки до конца!

Я совершил множество ошибок, но самой главной было то, что меня не было рядом, когда я еще был тебе нужен. Я жалел об этом всю жизнь и буду продолжать корить себя в вечности, когда моя душа покинет этот мир. Знаю, мне не удалось заслужить твое прощение, хоть ты и уверял меня в обратном. Лишь искренне надеюсь, что твоя жизнь не будет отравлена ненавистью ко мне. Да, я знаю, что это: я видел ее в твоих глазах и не забуду этого даже на смертном одре.

Я многое хотел бы тебе сказать, но, зная твое отношение к «миррийским проповедям», с тяжелым сердцем перехожу к главному.

Я не вправе просить тебя о чем-либо, но от всей души надеюсь на твою человечность. Как ты знаешь, от брака с Лаолас у меня остался сын. Он честный и добрый ребенок, который не должен пострадать из-за грехов своего отца. Умоляю тебя, Сережа, не оставляй мальчика! Вспомни, как тяжело тебе самому пришлось в одиночку. И хотя ты пережил это по моей вине, я надеюсь, ты не станешь винить брата и не допустишь, чтобы такое случилось и с ним. Ты единственный, кто у него остался.

Я прилагаю это письмо к завещанию, чтобы оно нашло тебя после моей смерти, даже если к тому времени ты и вовсе не захочешь меня знать.

Прости, прости меня за все!

Алиас Молл.»

Фок бережно отложил письмо отца и спрятал лицо в ладонях. Его колотило.

Межгалактический линкор «Фибрра»

Не знаю, чем я прогневила природу, но море, недавно виденное во сне, ополчилось на меня вслед за солнцем, обдав ледяной волной и утянув в пучину. Вообще-то я слышала, что в таких случаях в животе должны порхать бабочки, розовые пегасы и прочая странная живность. Я, конечно, не слишком романтичная натура, но и на свинцовую гирю весом в полпуда, ухнувшую в желудок вместо тех самых бабочек, как-то не рассчитывала.

– Я тороплю события? – хрипло выдохнул Филби.

– Д-да, пожалуй, – выдавила я, ощущая лихорадочно колотящееся сердце где-то в районе горла.

– Прости, – покаялся Фил и наконец отстранился. – Очень хотелось узнать, как целуются землянки. Я слышал, вы кусаетесь.

– Я не… не успела…

– О, – хитро прищурился Филби, – мне повторить?

– Д-давай в другой раз, мне надо зубы наточить и вообще… – Я по стеночке его обошла и, наконец, смогла вдохнуть полной грудью.

Чтобы в следующую секунду снова задохнуться.

– Миленько, – процедил Рим, который обнаружился у входа в коридор и явно застал не только финальный диалог.

Он стоял, привалившись к стене и скрестив руки, но, встретившись со мной глазами, выпрямился и пошел к нам. Филби напрягся, готовясь то ли драться, то ли бежать.

Сомнения кольнули и меня: в привычном и родном взгляде лучшего друга мне померещилось что-то страшное. Черная аура флиберийской агрессии ощущалась так отчетливо, словно вот-вот дотянется шипом и уколет. У него даже кулаки сами собой сжимались, будто сейчас подойдет и…

Я выскочила вперед, перекрывая дорогу к Филу. Тот вовсе не выглядел ботаном, не могущим дать сдачи, и мне ни за что их не разнять, если сцепятся. А Рим, судя по всему, сюда только для этого и шел.

– Ты чего? – резко остановился тот.

– Хочешь подраться – иди к Леотимиру! А потом учебник почитай, а то совсем свою профессию забудешь.

Рим озадаченно моргнул и выдал целую гамму эмоций: удивление, растерянность, досаду, а потом – уже знакомую обиду.

– С чего ты… я бы не… ты что, подумала?..

Злобу с него как ветром сдуло. И была ли она вообще? До меня запоздало дошло, что для флиберийца грозный вид – это норма. Леотимир мне с таким же лицом газировку наливал, а я наступила другу на больную мозоль, не успев толком разобраться. Всего-то брови нахмурил, а я навоображала! Проклятый поцелуй, разбередивший эмоции! Ой, мамочки…

– Все с тобой понятно.

Прозвучало это, как последний вздох почившей дружбы. «Спасибо, что веришь мне», – пронеслось в голове.

– Рим… Рим, прости, я не…

Он не дослушал, презрительно поморщился и обратился к Филу:

– Хотел извиниться. Занесло, прости.

– Проехали, бывает, – расслабился экзобиолог.

– Не с моей профессией, – совсем тихо заметил Рим, четко выделив последнее слово, и,