Почувствовав драматический настрой аудитории, Бобби выдержал эффектную паузу, будто бы еще глубже проникая в тайны талевской ладони. Затем с таким видом, будто он открывает смысл жизни, произнес громогласно: «Я вижу по твоей ладони, м-р Таль, что следующим чемпионом мира будет…»

В эту секунду Бобби и Таль выдохнули слова — каждый свое — в унисон. Фишер сказал: «Бобби Фишер!» А Таль, который никогда не лез за словом в карман, выпалил: «Уильям Ломбарди!» (тот стоял слева). Окружающие зашлись хохотом.

Некоторое время спустя «Чесс Лайф», описывая этот эпизод, постарался найти в нем нечто вещее. Журнал писал: «Судя по самоуверенности, написанной на лице Фишера, мы можем предположить, что он “видел” себя в качестве следующего чемпиона мира».

Бобби покинул бальную залу «Эмпайр»-отеля, расположенного в двух шагах от строительной площадки Центра исполнительных искусств им. А. Линкольна. Он только что победил в чемпионате США 1960-61, и теперь шел быстрым шагом по снежным улицам в компании с матерью, Джеком и Этель Коллинзами. Джеку передвижение в инвалидной коляске показалось чересчур утомительным, поэтому они с сестрой взяли такси до немецкого ресторана «Ворст», находящегося в нескольких кварталах от турнирного зала, чтобы отпраздновать победу Бобби. Если у кого и имелись вопросы к его победе, то не у журнала «Чесс Лайф», написавшего прямо:

С этой полу-агиографией «Чесс Лайф» была только одна проблема: несогласие Решевского и многих его сторонников.

Некоторые полагали оскорбительным провозглашение Бобби Фишера величайшим шахматистом Америки в 17 лет, что принижало репутацию 50-летнего Решевского. И не играло роли, что в том году журнал «Американский статистик» опубликовал статью под названием «Фактор возраста в мастерских шахматах», в которой автор показывал, что уровень мастера начинает снижаться с определенного возраста, возможно, «сорока лет». Решевский хотел доказать, что автор заблуждается.

Многие годы Решевский царствовал в американских шахматах, считался «величайшим», а сейчас всё рушилось, и все почести переходили к Бобби, которого многие считали невоспитанным выскочкой из Бруклина. Но с другой стороны, не меньшее число сторонних наблюдателей полагало, что «выскочка» далеко не сказал еще последнего слова, они верили, что появление Бобби намекает на возможность шахматного бума в Америке.

Представители Американской Шахматной Федерации «постановили», что именно Решевский — сильнейший шахматист Америки, и он должен это доказать. Летом 1961 года была достигнута договоренность о проведении матча из 16 партий между ним и Фишером, призовой фонд — 8.000 долларов, аванс каждому 1.000, 65 % должен получить победитель и 35 % — проигравший. Такой матч порождал драму, достойную великих исторических противостояний — Моцарта и Сальери, Наполеона против Веллингтона и Демпси против Туннея. Когда у четырех игроков мирового уровня — Светозара Глигорича, Бента Ларсена, Пауля Кереса и Тиграна Петросяна — спросили, кто, по их мнению, станет победителем, все поставили на победу Решевского и с заметным перевесом.

Решевский — низенького роста, лысый во всю голову и консервативно одетый, отличался решимостью и некоторым апломбом. Он был ледяным королем, вежливым, но кратким в речах. Бобби отличался от него во всем. Высокий, скорее долговязый, напряженный и склонный к ссорам тинэйджер, далекий от реальности шахматный принц, иногда способный совершать добрые и великодушные поступки. Их стили игры также разительно отличались. В партиях Решевского почти не было поэзии, в них отсутствовала страсть. Долго правивший чемпион имел обыкновение попадать в цейтноты, едва успевая сделать все ходы до контроля. Партии Фишера поражали кристальной ясностью, они были чистыми, но изобретательными. Бобби научился через годы практики правильно распределять время и почти не попадал в цейтноты. (Режим, установленный Джеком Коллинзом, когда он купил немецкие часы, полностью себя оправдал).

Другие различия? Фишер серьезно подготовился к матчу — напитался «книжной мудрости» — в дебютном отношении. Решевский, по обыкновению, почти не готовился и часто тратил слишком много времени на поиск сильнейших продолжений. Стиль Фишера в значительной мере основывался на тактике, иногда блестящей, Решевский относился к игрокам позиционного стиля. Он долго маневрировал в поисках малейших стратегических преимуществ и демонстрировал невероятное терпение. Он был способен выжимать победы из, казалось бы, мертво-ничейных позиций.

Но надо сказать, что цель матча вовсе не состояла в том, чтобы определить, чей стиль игры лучше. На повестке стоял вопрос куда более важный — определить сильнейшего на тот момент шахматиста Америки.

Бобби Фишер и Сэмюэль Решевский в матче 1961 года.

Борьба не шла в ритме па-де-де, скорее ход ее напоминал зигзаг пилы: выигрыш Бобби… ничьи… выигрыш Решевского. Один день Бобби — Кинг Конг, на следующий — Фэй Рэй[16]. После одиннадцатой партии, игравшейся в Лос-Анджелесе, счет стал равным 5,5:5,5. С 12-й партией возникли трудности, поскольку она выпадала на субботу. Решевский, ортодоксальный еврей, не мог играть в субботу до захода солнца. (На раннем этапе карьеры он играл до захода, но пришел к выводу, что это нарушение канона стало причиной смерти его отца, и потому отказался от игры в шаббат). По этой причине начало партии перенесли на 8.30 вечера. Когда кто-то указал, что партия легко может окончиться в два часа ночи, ее вновь перенесли — уже на 1.30 воскресенья.

Это повлекло за собой новые осложнения. Жаклин Пятигорская (урожденная Ротшильд, член одной из богатейших семей Европы) была одним из спонсоров матча и оплачивала расходы участников. Она была замужем за виолончелистом Грегором Пятигорским, который как раз в то воскресенье давал концерт в Лос-Анджелесе. Чтобы она могла посетить концерт мужа, Жаклин попросила перенести начало партии на 11 утра. Когда Бобби, классическая «сова», услышал о новом изменении расписания, то немедленно выразил протест. Он просто не мог играть так рано, заявил Бобби. «Это нелепо». Бобби также не понимал, почему он должен учитывать интересы госпожи Пятигорской. Она могла прийти на партию и после концерта, она еще наверняка не окончится.

В турнирном зале — отель «Беверли Хилтон» — часы Бобби запустили ровно в 11.00. Решевский мерил шагами сцену, несколько зрителей терпеливо наблюдали за происходящим, и когда ровно в полдень красный флажок рухнул, судья объявил, что Фишеру засчитывается поражение за неявку. Тринадцатую партию наметили играть опять в Нью-Йорке в «Эмпайр»-отеле. Бобби сообщил, что хочет продолжать матч, но что следующая партия должна считаться двенадцатой. Он не хотел играть обремененным несправедливым поражением, одно очко могло решить судьбу всего матча.