Бобби, шедшего через терминал Центрального вокзала по направлению к ресторану, практически никто не узнавал, но для пригласившего его — и практически всех шахматистов — обедать с ним означало сидеть за одним столом с кинозвездой. Он становился супер-знаменитостью в мире шахмат, но чем больше славы он обретал, тем более неприятным становилось его поведение. Раздутое успехами за шахматной доской, его эго стало отталкивать других людей. Исчез Милый Бобби с притягивающей улыбкой. Появился Фишер-Проблема с высокомерным видом и — часто угрожающим — оскалом. Позволить кому-нибудь показаться на людях вместе с ним, Бобби, было с его стороны одолжением.

И его не волновало, что он отталкивал от себя людей, потому всегда находился кто-то еще, кто позвонит или предложит сыграть в шахматы, сходить в кино или пообедать в рыбном ресторане. Все почитали за честь составить ему компанию, стать частью Шоу Бобби Фишера, и он об этом знал. Одна ошибка, несогласие или несвоевременное приглашение со стороны приятеля было достаточной для Бобби причиной, чтобы прервать отношения. И остракизм мог длиться вечно; всегда находились другие, готовые занять место ушедшего.

Тому, кто не играл в шахматы, было практически невозможно войти в окружение Бобби, но к тем, кто играл слабо, неуважение Бобби казалось еще более сильным, чем к тем, кто не умел играть вообще. Последние могли быть прощены по причине неведения, но у слабых игроков — к числу которых, по определению, относились почти все, кого он мог обыграть, — извинений не имелось. «Каждый способен стать мастером», — полагал Бобби.

Ирония состояла в том, что осенью 1959 года такой взгляд на вещи работал против него. Только месяц прошел после окончания турнира претендентов в Югославии, и он чувствовал себя усталым — не от шахмат, но от изматывающей двухмесячной попытки получить право на матч с Ботвинником. Неудача нанесла ему почти физическую рану, и сердце его жгла заноза горьких поражений — грабежа, как считал он сам, со стороны Таля.

И никуда не делась проблема денег. Близкие к Бобби люди задавали очевидные вопросы: Если он один из сильнейших игроков планеты, и уж во всяком случае США, почему он не может обеспечить шахматами свою жизнь. В то время как средняя годовая зарплата составляла 5.500 долларов в год, Бобби, понятно, не считавший себя «средним», зарабатывал лишь 1000 за год работы. Его призовые за турнир претендентов составили всего 200 долларов. Но если призовые невелики, почему не помогает Американский шахматный фонд? Он помогал Решевскому, даже оплачивал его обучение. Это потому, что Бобби не являлся набожным евреем в отличие от ортодокса Решевского? И вообще, все директора Фонда — евреи. Не давят ли они на него, чтобы он им подчинился? Вернулся в школу? Они что, не уважают его, потому что он «только ребенок»?

Телеграммы и звонки водопадом обрушились на него в конце ноября и начале декабря. Некоторые спрашивали, собирается ли он защищать титул чемпиона США в «Розенвальд»-турнире. Он и сам не знал. В начале декабря пришло письмо с жеребьевкой. В нем перечислялись двенадцать игроков, включая Фишера, и детально расписывалось, кто, с кем и когда играет, а также каким цветом. Бобби начал медленно беситься. Церемония жеребьевки всегда проходила публично, громко заявил он, во всех европейских — и в большинстве международных — турниров.

Организаторы «Розенвальда», уловившие намек Бобби, — что им стоило сделать расписание более удобным для избранных — выразили решительный протест. «Просто, — заявил Бобби, — проведите жеребьевку повторно… на этот раз публично». Ему отказали, и 16-летний Бобби пригрозил судебным преследованием. «Нью-Йорк Таймс» вступила в диспут и опубликовала статью, озаглавленную ОРГАНИЗАТОРЫ ОТКАЗЫВАЮТ ФИШЕРУ. Скандал разгорался и Бобби сообщили, что если он откажется от игры, его место будет отдано другому. В конечном счете столкновение амбиций закончилось соглашением: Бобби принимает участие в этом году, но на следующий год жеребьевка пройдет публично. Уступка показалась Бобби достаточной, и он согласился играть. Сражение кончилось в его пользу.

В прошлые годы Бобби часто критиковали за то, как он одевался. Например, в статье, опубликованной в «Парэйд» — воскресном приложении, которое читали миллионы, — была опубликована фотография с его сеанса одновременной игры с такой подписью: «Несмотря на всё возрастающую славу, Бобби одевается неряшливо. Обратите внимание на джинсы и клетчатую [шотландка] рубашку, и сравните с костюмами и галстуками его противников». Такие уколы принижали его достоинство, какими бы мелкими они ни казались. Они отвлекали читателя не только от личности, какой он, бесспорно, являлся — гроссмейстер и чемпион США, но и от той персоны, каковой он себя считал — сильнейший шахматист планеты.

Позднее Пал Бенко, с кем Бобби играл в турнире претендентов, станет утверждать, что именно он уговорил Бобби изменить стиль одежды. Он познакомил его со своим портным в маленьком венгерском районе на Манхеттене, чтобы тинэйджеру на заказ сшили несколько костюмов. На какие деньги мог себе это позволить Бобби, остается загадкой. Возможно, деньги пришли в качестве аванса за книгу «Партии Бобби Фишера», опубликованную в 1959 году.

Когда Бобби прибыл в «Эмпайр»-отель в декабре 1959 на первый тур чемпионата США, он был одет в идеально сшитый костюм, скроенную на заказ белую рубашку, при белом галстуке Sulka и в итальянских ботинках. Аккуратная стрижка завершала настолько полное изменение имиджа, что его трудно было узнать. Ушли в прошлое кеды и лыжные свитера, плохо причесанные волосы, ковбойские рубашки и замызганные вельветовые брюки. Вполне предсказуемо пресса заговорила о «новом Фишере», интерпретируя портновский «апгрейд» как знак того, что он перешел в категорию молодых мужчин.

Противники Бобби старательно прятали свое удивление при виде сменившего облик тинэйджера. Но по ходу турнира удивление сменялось ошеломлением — безупречно одетый Бобби выиграл все одиннадцать партий. Фишер не только сохранил звание чемпиона США, но и совершил нечто беспрецедентное: за три последовательных года в чемпионатах он не потерпел ни единого поражения.

Последовал и финансовый водопад. Бобби получил 1.000 долларов за победу — а семейный кошелек Фишеров разбух еще больше, когда дед по материнской линии Якоб Вендер скончался, оставив Регине 14.000 в наследство. Этого было достаточно — если тратить деньги экономно — для скромных в потребностях Фишеров на несколько лет жизни.

Регина тщательно спланировала расходы. Джоан уже вышла замуж за человека со средствами и начала карьеру медсестры, поэтому Регина хотела потратить все деньги на себя и Бобби. Она создала трастовый фонд совместно с Айвеном Вулвортом, который работал с Региной pro bono. Он стал единственным доверительным собственником, в чьи обязанности входило вкладывать деньги наиболее выгодным, по его мнению, образом. По этому плану Регина получала 160 долларов в месяц на свои личные нужды. Поскольку она собиралась уехать из занимаемой квартиры, чтобы посещать медицинскую школу, возможно, в Мехико или в Восточной Германии, она хотела, чтобы арендная плата выплачивалась за Бобби всё то время, что он остается на 560 Линкольн-плейс. Таким образом, он получал 175 долларов ежемесячно — достаточно, чтобы оплатить арендную плату, газ, электричество — и еще что-то оставалось. Дополнительные деньги от случая к случаю добавлялись в фонд Региной и Бобби, и прибыль, получаемая от вложений, обеспечивала Бобби сносную жизнь, у него оставались некоторые деньги на карманные расходы.