Но, в конечном счете, религиозные обязательства начали рвать его на части. Он не мог проводить десять или двенадцать часов за шахматами, а затем еще шесть или восемь за изучением Библии; а постоянное появление на краю сознания нечистых помыслов и другие мелкие грехи мучили его. «Чем больше я пытался [быть послушным], тем более ненормальным становился. Я наполовину спятил — голова стала почти каменной», — признавался он. Не отказываясь от Армстронга, он понял, что Каисса (богиня шахмат) значила для него больше, чем Всемирная церковь Бога. Но, помни о главном, главном, главном! Шахматы должны стать главным делом для него; они должны стать его приоритетом, или мечта стать чемпионом мира ею и останется — мечтой.

Январь, 1962

Проведя в середине зимы два месяца в Швеции, Бобби обнаружил, что погода здесь не такая холодная, как он предполагал: температура держалась в районе 50 градусов по Фаренгейту. Но приехал он в Стокгольм не для того, чтобы расхаживать по мощеным булыжником улицам Старого города, гулять по подземным туннелям или готовиться к круизу по Балтийскому морю. Он приехал сюда, чтобы вновь попытаться стать игроком, которого станет уважать весь шахматный мир. Помимо призов, которые вручат победителю стокгольмского турнира, подлинной наградой для Бобби должен стать пропуск в турнир претендентов, который, в свою очередь, даст ему шанс на завоевание титула чемпиона мира.

«Чесс Лайф» на первой полосе подал результаты турнира таким образом:

Достижение Бобби в шахматах — победы в Бледе и Стокгольме без поражений — это как два последовательных «сухих» счета в бейсбольной мировой серии. Большинство посчитает, что такое невозможно. Менее чем за неделю до своего 19-летия, Бобби Фишер утвердил себя в качестве одного из самых экстраординарных шахматистов в мире. Но время торжествовать или гордиться собой, или даже расслабляться, еще не настало. Цель Бобби — стать чемпионом мира, и следующий шаг на пути к ней еще предстояло сделать.

Но экономические условия, в которых существовали шахматы, чувствительно задевали гордость мизерным вознаграждением. Прежде чем покинуть Швецию, Бобби получил маленький белый конверт с гонораром за блестящую игру. В нем находился чек на сумму, эквивалентную 750 долларам, в шведских кронах. Бобби лишь сокрушенно покачал головой.

У него оставалось всего шесть недель на подготовку к турниру претендентов на острове Кюрасао, расположенном в 38 милях от побережья Венесуэлы. Победитель турнира получал право на матч с чемпионом мира Михаилом Ботвинником в следующем году.

Дома в Бруклине Бобби проходил становящуюся рутиной процедуру: отказ от социальной активности, долгие периоды работы в одиночку, анализ партий, поиск дебютных новинок. Он классифицировал изучаемые варианты по уровням важности, всегда отбрасывая неидеальные продолжения и стараясь найти «истинный ход», по его выражению, который не может быть опровергнут. В нем бушевал сократовский диалог: насколько необычной будет заключительная позиция, если он изберет эту конкретную линию? Будет ли противник чувствовать себя в ней в своей тарелке? Будет ли он (Бобби) чувствовать себя в ней комфортно? Какая позиция получится, если доиграть ее до эндшпиля?

Гроссмейстер Пал Бенко, бывший венгерский борец за свободу, ставший гражданином США, подобно многим другим товарищам-шахматистам работавший инвестиционным брокером, вошел в комнату Бобби в отеле «Интерконтинеталь» на Кюрасао вскоре после прибытия туда Бисгайера, секунданта Фишера.

«Мы собираемся поработать», — произнес, доедая вечерний обед, Бобби. Его тон давал понять, что Бенко свободен. Они с Бисгайером собирались просматривать партии. «Тебе нельзя здесь находиться».

«Почему же? Бисгайер также и мой секундант», — ответил Бенко.

«Бисгайер также и мой секундант», — спопугайничал Бобби, стараясь повторить венгерский акцент Бенко.

«Ты чего надо мной насмехаешься?», — обиделся Бенко.

«Ты чего надо мной насмехаешься?», — механически повторил Бобби.

«Перестань!»

«Перестань!»

Всё это время Бисгайер стоял рядом и с помощью жестов и нескольких слов пытался замять назревающую ссору.

«Убирайся из моей комнаты!», — скомандовал Бобби.

«Нет, это ты убирайся!», — довольно нелогично ответил Бенко.

Неясно, кто ударил первым, но, поскольку Бобби сидел, преимущество было не на его стороне. Последовал обмен ударами и шлепками на фоне гроссмейстерских вскриков. Бисгайер ринулся к ним и разнял дерущихся. Бенко победил «по очкам» и годы спустя признался: «Мне жаль, что я побил Бобби. Он был больным человеком, уже тогда». В шахматных анналах это сражение стало первой дракой на кулаках между гроссмейстерами, каждый из которых являлся претендентом на титул чемпиона мира.

Через день после «боя» Бобби накропал письмо в турнирный комитет с требованием исключить Бенко. Комитет решил на письмо не реагировать.

Перед летом 1962 года Бобби набирал силу с каждым соревнованием. «Фишер растет от турнира к турниру», — сказал Михаил Таль. Он превзошел свой успех в Бледе еще более ошеломляющим триумфом в Стокгольме. Он обыграл хотя бы по разу каждого из пяти советских гроссмейстеров, с которыми ему предстояло встретиться на Кюрасао, и выходил на пик своих достижений раньше, чем кто-либо (кроме него самого) этого ожидал.

Предсказания «мудрецов» оказались полностью ошибочными, что стало ясно, когда в мае стали приходить первые новости с Кюрасао. Фишер и Таль оба проиграли свои партии первого и второго туров, и Бобби вскоре обосновался на четвертом месте. Как бы там ни было, Элиот Херст заметил в «Чесс Лайф», что претендентский турнир обеспечил нас «несколькими сюрпризами в первых раундах, которые, вероятно, не имеют аналогов в шахматной истории».

В 1962 году на Кюрасао Бобби сыграл три партии с Талем до того, как яркий русский заболел и попал в госпиталь.

Кое-кто полагал, что Бобби, должно быть, слишком много времени уделяет азартным играм, но Бисгайер утверждал, — максимум, что позволил себе Бобби, это несколько раз заглянуть в казино и немного поиграть с «одноруким бандитом», что ему быстро наскучило. Он не смотрел телевизор и не ходил в кино, поскольку считал, что это вредно для глаз, а он не хотел рисковать. Однажды он сходил на боксерский матч и пару раз посетил ночной клуб, но его сердце принадлежало шахматам.