кристаллическую чашу, выпил ее до дна: через мгновение он почувствовал, как в него вошла молния, но он успел отметить, что выпил вино нави наяву; еще мгновение – и земля у него ушла из-под ног.

С большим удивлением для себя Андрей Никитин проснулся в своей постели в постоялом доме, да еще и раздетый. Был полдень 25 июня. За столом в их светлице на двоих пытался поймать, возможно, и вражескую волну на своей спидоле Феликс Рожнецкий. Он глухо прохрипел горлом и с ироническим укором посмотрел в сторону только что раскрывшего глаза друга:

– Гм-м, юное дарование в летах Христовых, расскажите, что это вчера было? Никак чудо – превращение камня и песка в вино?

– Во всяком случае нечто подобное, – решил поддержать саркастически-игривый настрой Феликса Андрей.

– Поясни, брат! – Феликс мгновенно сделался серьезным, а борода так еще и придавала сумрачности его лицу.

– Айодхья, – потянулся как ленивый кот на своей скрипучей полувоенной кровати Андрей Никитин. – Представляешь?

– А причем тут твои пьяные шатания по беломорским дюнам и легендарная столица Солнечной династии. Может, еще и Бенарес, что по-нашенски Варанаси? Скажи лучше с какими пьяными рыбаками ты прохлаждался на побережье?

– Увы, о Варанаси даже не упоминалось. Может, следующий раз… Если честно, Феликс, голова раскалывается от увиденного и услышанного, а, наверное, и выпитого, – после чего Андрей Никитин подробно рассказал все с ним произошедшее, не жалея ярких эпитетов и красок, подуставши от монотонной археологической работы и в общем неброском северном краю России.

– Вот дела, – как-то излишне пасмурно подытожил Рожнецкий, протянув другу на четверть наполненный водкой граненый стакан со щедрым шматком сала на черствой черняге. – Ты выпей для осадки мозгов, и я за твое здоровье, брат, поднимаю. Тут я 20 июня заглянул к Федору Федотовичу Ивахнову, фронтовику-орденоносцу, председателю Сельсовета Чапомы. В целях братания нашего ученого брата с местным рыбацким трудящимся населением и для нецентрализованного обеспечения дешевыми местными продуктами и рыбой нашей экспедиции, конечно, мне пришлось с ним выпить сначала одну бутылку «Столичной», а потом и вторую. Для таких случаев она у меня всегда в заначке. Вернулся я от Федотыча за полночь, как ты помнишь, а утром меня ждал уже сельсоветский газик для командировки в Апатиты и Мурманск. Так вот, когда мы угощали друг друга с Федотычем – я его водкой, а он меня хорошей закуской с семгой и хариусом – он на второй бутылке рассказал мне историю, несколько схожую с происшедшим с тобой, но с печальным исходом. В прошлом году это приключилось с двумя местными рыбаками, – с одним после окончания полярного дня уже в середине июля, а с другим в сентябре. Оба бредили какими-то местными индусами и были сильно перепуганными: первого забрали в психушку в областной центр, но выпустили через две недели; теперь он угрюмый и недоверчивый ко всему свету, хотя трудится, как и прежде, по-ударному. Второму повезло меньше, очевидно потому, что язык у него оказался более развязанный. Того в психушке продержали три месяца и, по словам Федотыча, его посещали сотрудники конторы, и он вроде как давал подписку о неразглашении. Этот вообще молчит как рыба об лед и даже… бросил пить. Представляешь? Честно говоря, я грешным делом списал это тогда на контузию Федотыча, решив не отягощать тебя современными фольклорными байками, а здесь вот какой разворот. Жаль меня не было. Откушать сомы, древнеарийского напитка, из рук помощницы Рамы, воплощения Вишну, дорогого стоит. Поцелован ты высшими силами, Андрюша!

– Правда, не знаю какими, брат, – Никитин на мгновение побледнел, вспомнив встречу с обеими дамами перед отъездом сюда на Измайловском острове в Москве, а затем отшутился. – Ну если бы ты оказался со мной, кто бы нас тогда доставил домой

в теплую постель.

– Поверьте, юное дарование, уж как-нибудь добрели бы до поселка, очнувшись. Я, когда приехал из Мурманска, сразу домой, оставив машину у сельсовета – одолевало меня предчувствие: накануне в гостинице в Мурманске плохо спал, а под утро мне приснился брахман Тилак, суровый такой и строго смотревший на меня. Дома я тебя не обнаружил, но возвращавшийся с танцев соседский мальчишка сказал, что видел тебя удалявшимся по направлению к дюнам справа от мыса. Я пошел до Федотыча, он тут же вошел в положение, но задействовать сельсоветского шофера было не с руки – и так он со мной трое суток проболтался по городам и весям. Федотыч вызвал через внука шофера местного Сельпо Вову Семина, только в мае демобилизовавшегося из армии, разумеется, магарыч с меня. Тот приехал на буханке к Федотычу уже через двадцать минут, а еще через полчаса мы нашли тебя пьяным и сладко посапывающим у большого серовато-зеленого валуна с рыжими прожилками железняка, причем записные книжки с экспедиционным журналом были разбросаны вокруг тебя. Имея опыт употребления благородных напитков с отцом, по запаху я сразу определил, что ты пьян не от водки. Мне показалось, что от тебя исходил запах то ли абсента, то ли дорогого кубинского рома. Ну с ромом ладно, но где ты мог взять абсент? Мы с Вовой оперативно загрузили тебя в буханку и вот ты здесь как ни в чем не бывало. Так выпьем же за благополучное завершение твоего путешествия во времени, Андрей! – Рожнецкий точно отмерил своим глазом еще по пятьдесят грамм водки в каждый стакан и уже строго по-товарищески произнес. – Собирайся, нам пора на работу, археология не знает ни выходных, ни проходных.

Вечером, сидя за столом в поморском срубе после весьма напряженных раскопок и приблизительного атрибутирования обнаруженных предметов и потягивая густой горячий индийский чай с печеньем «Юбилейное», обильно смазанным вологодским маслом, они продолжили незавершенную беседу на фоне новостей с Голоса Америки из Вашингтона, который на сей раз лихо отыскал Феликс Рожнецкий.

– Какие-то странные совпадения, Феликс! – входя в русло полуденных рассказов, промолвил Андрей Никитин. – Твой сон со строгим брахманом, да и мои удивительные превратности.

– Что ты имеешь в виду, дружище? – моментально и с доброй ухмылкой откликнулся Рожнецкий, сразу убавив громкость экспортной «Спидолы».

– Видишь ли, дорогой, мое приключение, судя по всему, является следствием игры темных небесных вод, которые в Ригведе называются апах дивьях. По мнению Тилака, данное ведическое понятие соответствует эфиру древнегреческих философов, и уплотнение этого загадочного и неуловимого вещества в циркумполярной зоне способно проявлять феномены не только известной засвидетельствованной в хрониках истории, но и сокровенной истории, доселе нам неизвестной. В этом плане вот что интересного я узнал из пресловутого Голоса Америки. Современный выдающийся американский физик и теоретик