рассмеялся. Неля испуганно огляделась. Окна ближайшего к ней дома зарябили. По ту сторону стёкол выросли силуэты. Щеки Нели мгновенно налились краской стыда. — Краса моя, очнись. Они тебя не боятся. Они тебя стыдятся.

За всю жизнь Неля успела наслушаться много неприятных вещей, но это ранило её сильнее всего. Как… Как эта ветка с руками вообще смела?! Теперь Неля подошла к калитке. Плевать. Плевать если её обрекут на костёр. Перед этим она хорошенько протаскает эту пустую голову.

— Меня?! Стыдятся?!

— А как это ещё назвать?! При свете дня, на глазах соседей к тебе никто не идёт без необходимости. Зато как ночь на дворе, как у тебя перед крыльцом очередь. Тебе не кажется это странным, а, краса моя? Они стыдятся тебя. Стыдятся, потому что они не могут быть тобой и при всём желании.

— Они… Они…

Сердце в груди билось, как бешеный барабан. Стыдятся, а не боятся. Неле никогда в голову не приходила такая мысль. Всю отчуждённость окружающих она всегда приписывала страху из-за своей дурной репутации. Но сейчас… Слова Адама кололи. Слова Адама били. Слова Адама порождали ненужные мысли.

В попытке заглушить гул, Неля до боли схватилась за волосы. Не помогло.

— Они просто дураки! Они не знают, что говорят! Они не знают!

— Да, они дураки. Но они всё знают, краса моя. Они всё знают.

Когда тонкие, сухие руки Адама пролезли к ней, Неля взвизгнула и отшатнулась. Почему-то ей стало очень страшно и точно не из-за потенциального сожжения. Весь возраст и опыт будто стёрлись, оставив только маленького, испуганного ребёнка.

— А тебя… Тебя они вообще презирают!

Робкая улыбка на лице Адама тут же потухла, и его руки опустились.

«Я его задела?» — подумала Неля с надеждой. — «Я же его задела, да?».

Губы Адама задрожали, спина резко выпрямилась, и подбородок резанул воздух.

— Как ты не понимаешь, краса моя? Да, пусть они меня презирают, а тебя стыдятся! Нам они не нужны!

«Нам?! О, Всевышний!»

Колдун говорит о ней так, будто она с ним. Неля подняла глаза к небу и принялась тихо, но страстно молиться. Она взвывала ко всем, кто мог бы ей помочь и её защитить. Может, эти слова были её наказанием за помощь? Но пусть Адам и был колдуном, как Неля могла оставить его умирать.

— Тебя они презирают, вот ты и злишься на меня!

— ДА НЕ ЗЛЮСЬ Я! — Но он тут же понизил голос. — И лучше быть презираемым, чем…

Он не сказал чем именно, но Неля всё поняла. Впервые за долгое время глаза чесались от непрошенных слёз. Как бы Неля не уговаривала себя сдерживаться, обида внутри всё густела и густела. Вот был бы Остер, он бы нашёл бы правильные слова. Сумел бы её защитить.

— Краса моя? — Адам снова бросился вперёд, но Неля ударила его жгутом из простыни прямо по лицу.

— Ненавижу тебя! Будь проклят!

И резко развернувшись, Неля побежала в дом. В спину ей врезался голос Адама:

— Я уже!

Потом время потекло как в тумане. Неле показалось, что она провалилась в длинный, бесконечный сон. Фрагменты прошлого лениво протекали перед глазами. Детство, юность, Остер и жизнь после. Физически Неля жила как прежде, но душа её постоянно смотрела назад.

Настал очередной день. Неля встала с кровати, потянулась и приготовилась топить печь. Лето окончательно ушло, настало время дров и торфа. Неля почти оделась, когда дверь её дома бешено затряслась.

— Неля! Нелечка!

— Инва?! — Неля попрыгала к двери и резко её раскрыла. — О, Всевышний, что с тобой?!

— Нелечка! Там Прошку жгут!

Глава 21

Адам, восторженный

Это был его первый костёр.

Не то, что Адам никогда не видел сожжений. Просто за всю свою жизнь он ни разу не организовывал казнь огнём. Да, Адам выступал помощником и консультантом, но до этого дня костёр оставался прерогативой старших.

Наступили первые морозы. Холод сковал землю, со стороны севера дули суровые ветра. Адам подул на руки, флегматично наблюдая за тем, как озадаченные и испуганные местные стаскивают дрова со всех уголков поселения.

— Быстрее! Быстрее! Мы должны сделать это до первого снега!

И кто бы мог подумать, что он так низко падёт?

Адам не думал. Точнее, он думал, но тут же оправдывал себя планом и старой отцовской стратегией. Фокус с казнью человека и помилованием его в последние секунды был чем-то вроде таблетки от многих болезней. По опыту Адам знал, как меняются люди, когда с них снимают смертный приговор.

Формула трюка новой не была, но всё семейство Лоуренсов прекрасно знало главный компонент — исполнение. Какой толк в спасении, когда всё очевидно? Необходимо действовать быстро и решительно, готовя настоящую казнь.

Хотя… В голове Адама было мрачное желание сжечь Прошку по-настоящему, чтобы выпустить гнев наружу. Но нельзя. Местные и так были напряжены.

Костёр устраивали на подобии базарной площади. Холодная, изуродованная трещинами земля, в этих местах была гладкой и ровной. На криво установленном столбе болтался чёрный флаг — доказательство грядущего наказания. Медленно, почти неохотно, под столбом возникали ветки. Адам огляделся. Местные явно считали его идиотом, раз тащили берёзу и иву, которые, веря по опыту, горели не так хорошо.

Староста стоял рядом. Его лицо, обычно улыбчивое, выглядело мрачно и изнеможённо. Адам подозревал, что мужчина не спал несколько ночей подряд и эти подозрения заставляли сердце приятно трепетать.

«Ну и какой же скотиной я становлюсь!»

Адам засунул руки в карманы, чтобы вытянуть табак, но запоздало вспомнил — он не курит. А жаль. Он мог прикурить от костра и это выглядело бы классно.

— Всё же мне кажется, что вы допускаете ошибку. — Староста пусто смотрел на скрюченные ветви. — Прошка не такой.

— Конечно. Он намного, намного хуже. — С трудом вышло подавить смех. Адам криво усмехнулся, оголив черноту недостающего зуба. — Просто вы этого не понимаете.

Глаза старосты негодующе блеснули, но губы не дрогнули. Всё же было в этом мужике что-то, что помогло ему удержать место предков. Адам снова скользнул взглядом по «площади». По его подсчётам людей тут должно собраться много. Слух о грядущем сожжении прошёлся по округе, как пожар по сеновалу. Люди из соседних деревень стекались в эту дыру не только на исповедь. Ходили слухи, что местный постоялый двор, долгое время существовавший только номинально, обрёл вторую жизнь. Те, кто не могли позволить платный ночлег, останавливались либо у знакомых, либо на улице.

Местные чуяли кровь, как гончие добычу. Они же и стекались со всех уголков. Опасные,