С другой стороны, хотя социальные нормы часто оказывают неосознаваемое давление на поведение человека, «контролируя» его, мы действительно иногда нарушаем их. Когда мы это делаем или замечаем, что кто-то другой совершает насилие, наш мозг отвечает каскадом эмоций, предназначенных и для того, чтобы зафиксировать нарушение, и для того, чтобы восстановить нарушенное равновесие. Когда мы не выполняем обещания, мы чувствуем себя виновными. Вина может заставить нас восстановить отношения, компенсируя нанесенный ущерб. Когда мы видим, что кто-то другой нарушает обещание, мы сердимся, возможно, испытываем зависть, если он получил ресурсы, которые и нам хотелось иметь. Когда брат и сестра вступили в сексуальный контакт и уличены в этом, их кровосмесительное соитие представляет нарушение социальной нормы. Оно может вызвать чувство стыда у родных братьев и сестер, иногда самоубийство и часто гнев у генетически связанных членов семейства и у заинтересованных, но не связанных родственными узами третьих лиц. И опять эти процессы осуществляются вне наших осознанно действующих систем контроля. Эффективность эмоции определяют два вида свойств: автоматизм и защищенность от влияний сознательных, рефлексивных и умозрительных мыслей о том, что должно быть.

Нормы имеют и другое интересное свойство: они появляются спонтанно в различных обществах и, в конечном счете, напрямую сталкиваются с правительством или официальным юридическим органом, который может занимать другую позицию по отношению к тому, что считать справедливым, разумным или устойчивым. Специалист в области юриспруденции Эрик Познер интересно обобщает этот исторический процесс.

В мире, где нет законов и даже слабого правительства, все равно существовал бы некоторый порядок. Это следует из антропологических исследований. Порядок появился бы как обычное согласие с социальными нормами и коллективным наказанием: санкциями для тех, кто нарушает их, включая клеймение инакомыслящего и остракизм неисправимых. Люди приносили бы символические обязательства сообществу, чтобы избежать подозрений по поводу своей лояльности. Люди, кроме того, были бы вынуждены часто объединяться для выполнения работ. Они должны были держать слово и полагаться на обещания других, воздерживались бы от нанесения вреда своим соседям, вносили бы вклад в публично вдохновляемые проекты, делали подарки бедным, предоставляли помощь тем, кто оказался в опасности, и присоединялись к маршам и собраниям. Но дело также и в том, что некоторые люди иногда нарушали бы обещания и наносили вред. Остальные в этих случаях вынуждены были бы вести дискриминационную политику против тех, кто не по своей вине стал ходячим символом методов, которые группа отклоняет. Начинались бы споры, иногда агрессивные. Возникла бы вражда, которая могла никогда не закончиться. Сообщество могло бы расколоться на фракции. Порядок со всеми его выгодами обнаружил бы свою подлинную цену. Здравый во времена мира, он показал бы свою сомнительность в моменты кризиса[105].

Теперь совместите мощное и доброжелательное правительство со способностью создавать и проводить в жизнь законы. Может ли правительство выборочно вмешиваться в некоторые неофициальные (не закрепленные юридически) нормы, выбирая для реформирования те, которые нежелательны, и поддерживая те, которые были удачны? Могло бы оно осуществлять избирательную коррекцию, используя налоги, субсидии и санкции, чтобы устранить, скажем, вражду и дискриминацию, не противодействуя приветливой доброте и доверию?

Как я говорил ранее, все общества имеют нормативное представление о справедливости. Межкультурные различия обнаруживаются в диапазоне допустимых ответов на ситуации, которые выявляют суждения о справедливости. В сущности, каждая культура устанавливает свои «ножницы» — набор параметров для справедливого действия. Однако никому еще не удалось ясно обозначить эти границы. Каждый только учится определять, где они. Это типичное явление, когда вмешиваются официальные законы, потому что действенные принципы, лежащие в основе социальных норм, нередко наносят вред индивидуумам. Возвращаясь к точке зрения Кэплоу и Шейвелла, укажем, что, хотя большинство людей имеют сильные интуитивные представления о справедливости и во всех обществах проблемы обмена основываются на необъявленных нормах справедливости, результат этих суждений часто не является лучшим исходя из перспективы благосостояния. Официально действующие законы поэтому могут играть главную роль, отвергая наши интуитивные представления о справедливости. Трудность заключается в том, что закон идет против течения. Этот конфликт может вызвать беспокойство и, возможно, искушение обмануть, потому что закон воспринимается как несправедливый. Поэтому законотворческая политика должна не только устанавливать, почему определенные принципы являются оправданными, но и что случается с теми, кто их нарушает. Наказание — единственный ответ. Здесь вновь современные открытия в области экспериментальной экономики и теоретической биологии выдвигают на первый план важность наказаний в эволюции кооперации и, в частности, в уникальных формах человеческой цивилизации, которые появились более чем тысячи лет назад и сохранились до сих пор, несмотря на искушение их разрушить. Они также готовят почву для того, чтобы обдумать, каким образом законы должны принимать во внимание наши интуитивные представления о наказании и сосуществовать с ними.

Позвольте возвратиться к идее сильной взаимности, потенциальному решению проблемы сотрудничества в больших группах, которую можно рассматривать как исключительно человеческую познавательную адаптацию. Сильная взаимность возникает, когда члены социальной группы получают выгоду от следования местным нормам и стремятся наказывать нарушителей, даже когда акт наказания является дорогостоящим и к тому же нет никакой возможности проследить за дальнейшими действиями человека. Когда в игре «Ультиматум» индивидуумы отклоняют предложения, они принимают на себя расходы, чтобы подвергнуть издержкам того, кто делает предложение. Интерпретация этих результатов в том, что реципиенты считают предложения небольших сумм несправедливыми. Таким образом, они предпочитают не иметь ничего, чем принимать незначительное по сумме предложение, которое закрепляет убеждение, что асимметричный обмен только забавен. Если вы играете в «Ультиматум» с двумя реципиентами и вводите понятие конкуренции, динамика усиливается. Если оба реципиента принимают предложение, каждый из них имеет 50%-ный шанс на получение предложенного количества. Если один принимает, а другой отклоняет, принимающий реципиент берет предложенную сумму, в то время как отвергающий остается с пустыми руками. В этой игре эффективность наказания — отклонение предложения — функционально скрыта, и, таким образом, оба реципиента, как правило, принимают предложение, причем принимают более незначительные предложения, чем в классической игре «Ультиматум». Предлагающие, учитывая затруднительное положение, с которым сталкивается каждый реципиент, делают более низкие предложения, чем в неконкурентной игре «Ультиматум». Предлагающие знают, что они могут избежать неприятностей, используя в высшей степени асимметричное предложение. Этот результат позволяет нам сделать два вывода. Многие из нас ищут возможности удовлетворить личный интерес, и в отсутствие наказания это искушение могло бы легко одержать верх. На любых переговорах поэтому отдается дань тому, чтобы выявить возможности, которые позволяют наказать и получить наказание. Ваш разум проводит вычисление автоматически и подсознательно.