— Пора нам, сыночек… — Тихо произнесла мама, утирая слезы кончиком платка, накрывающим её длинные густые волосы. — Я люблю тебя, Сенечка!

— И я люблю тебя, сын! — произнес следом за ней отец, после чего они оба исчезли, словно их никогда и не было.

— И вас люблю… — прошептал я, пребывая в ступоре.

— Увидел чавой, милок? — Слегка дребезжащий голос старой Лукьянихи вернул меня обратно в реальный мир.

— Что это было, старая? — Я повернулся к ведунье, ища взглядом её глаза, мудрые и «глубокие», словно бездонный омут.

— Это обыкновенное Чудо, — просто, как нечто самой собой разумеющееся, ответила старуха, не отводя от меня взгляда. — Воплощенное эхо несбыточных надежд и желаний твоей прошлой жизни… И сим под ней проведена незримая черта…

— Ты тоже их видела… — Мой голос вновь осип.

— Не только видела, но и слышала. — Подтверждающе качнула своей седой головой старушка. — Таков мой дар. Они у тебя славные. Жаль, что не сложилось у вас…

— Но как… как такое вообще возможно? — воскликнул я, чувствуя как меня охватывает нервная дрожь. — Они же умерли! Давно! Почти сто лет прошло!

— Пути Господни неисповедимы, — развела руками старушка. — А твое второе рождение тебя больше не удивляет? — Она добродушно усмехнулась. — Оно не менее необычно, нежели появление здесь твоих родителей. Не так ли, касатик?

— Так… все так… Но почему?

— Не задавайся теми вопросами, милок, на которые не сможешь получить ответа при всем своем желании, — «помогла» советом Лукьяниха. — На то воля Его! Прими, и живи дальше, как и советовал тебе отец — по чети и по совести. А предназначение твое, тебя само найдет, как бы ты не стремился к нему, либо как бы не скрывался от него. Делай, что должно…

— И будь, что будет?

— Воистину: что будет — то будет! И нам, смертным, этого не избежать.

Я устало откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. То, что произошло со мной на этот раз, действительно нельзя было назвать ничем иным, как явленным Чудом. И я чувствовал, что это действительно так. Что это не обман, не уловка, ни какой-нибудь гипноз или внушение. Это — Чудо. Нет, я не кинулся сию минуту прославлять Господа всуе, или креститься в тот же момент. Но внутри меня «поселилось» что-то… Что-то необычное, возвышенное. А так же возникло понимание, что все мы здесь, на земле, присутствуем не просто так, а выполняем какую-то высшую миссию, которую пока не можем постичь. Но когда-нибудь, я надеюсь на это всей душой, нам полностью откроются тайны мироздания и вящие надежды Творца. Теперь я уверен, что это обязательно случится.

— Ну, ты чего замерз, болезный? — Вновь вывела меня из ступора Лукьяниха. — Еда стынет, а он в высшие материи с головой погрузился! Ешь, давай, чего я, зря готовила?

— И вправду, чего это я? — Более не заморачиваясь с непонятными мне мистическими явлениями, я накинулся со всей мощью растущего молодого организма, на предложенные бабкой яства.

Черт возьми, да как же это здорово, ощущать поистине зверский голод! Я ведь и успел позабыть, каково это — отхватить молодыми здоровыми зубами, а не челюстями-квакушками добрый шмат свежей булки, которую предварительно не забыл макнуть в малиновее варенье! И жевать, и глотать, а затем снова откусывать, запивая парным молоком! Это, просто, счастье какое-то!

Я метал, как не в себя, удивляясь каким-то уголком сознания, как такая куча разнообразной снеди сумела поместиться в этом невеликом теле? Живот уже раздулся, но я продолжал поглощать пищу, так что за ушами трещало, чувствуя, как прибавляются силы. Я не забыл отдать дань и похрустывающим на зубах блинчикам с припеком, щедро пропитывая их топленым маслом. Сметану я и вовсе щедро забрасывал в пасть большой столовой ложкой.

Старуха с умилением наблюдала, как я, словно ураган сметаю со стола все, что она приготовила. Наконец я почувствовал, что если еще что-нибудь постараюсь съесть, то меня обязательно разорвет на куски, на клочки и на тряпочки, разметав по всей бабкиной избе, что и не собрать.

— Уф-ф-ф… — тяжело выдохнул я, вновь отваливаясь на спинку кресла. — Спасибо, мать! Накормила от души! Того и гляди, лопну!

Ответить старуха не успела, поскольку с улицу послышался звук подъезжающей машины. Старуха легко поднялась из-за стола на ноги, двигаясь, словно молодуха, а бабка, которой стукнуло сто лет в обед, и выглянуло в окно.

— А, твои родственнички заявились, — сообщила она мне. — Сиди, пока — сама встречу. — И она быстро выскочила за дверь.

Мощный дизельный двигатель автомобиля рыкнул напоследок и затих. А через минуту в избу, наклонившись, чтобы не разбить голову о низенькую притолоку двери, вошли Иваныч с Вальком, следом за которыми вернулас в дом и Лукьяниха.

— Давайте, что ли, за стол, гости дорогое! — пригласила старуха моих новых родичей. — Пока Тимка уже больше не может, а выкидывать жалко.

— Ого, какие разносолы! — Довольно потер ладонь о ладонь крестный. — Ты, как в воду глядела, Лукьяниха! Мы ведь и позавтракать не успели!

— Спасибо за предложение, мать! — Валек тоже не стал отказываться. — Действительно во рту и маковой росинки не было…

Не сговариваясь они набросились на остатки моего пиршества, которого, к слову сказать еще изрядно оставалось.

— Ух, ты, парное! — Довольно воскликнул Иваныч, пробуя молоко, которое старуха щедро плеснула ему в кружку. — Уважаю! — И он, громко глыкая, в мгновение ока опустошил предложенную тару.

Валек, наоборот, ел степенно, и молоко попивал частыми маленькими глотками. Но было заметно, что и ему по нраву бабкина стряпня.

— Красиво жить не запретишь! — с набитым блинами ртом заявил кресный. — А ведь меня, чтобы от зависимости избавить, в сарае на цепи целую неделю продержала! Отчего же такая несправедливость? А, мать? — Решил подколоть старуху неунывающий и шебутной Иваныч. — А Тимка, смотрю, как сыр масле… — И он погрузил очередной скатанный рулончиком блин в сметану.

— А это, кому как, Алешенька, — «по-доброму» улыбнулась бабка. — Лечение, оно ведь у кажного по-разному идет, и к кажному страждущему обновления, как телесного, так и душевного, свой подход нужон. Поэтому, кому-то и на цепи повыть приходиться, а кому-то и вот так… —