Для большей убедительности, делясь не столько своим, сколько посторонним опытом, Дедов высказал соображение о том, что самое выгодное дело начнется не сейчас, зимой, а ближе к весне, когда начнутся повсеместно дачные строительные работы. Вот тогда начальство начнет сдавать своих солдатиков внаем. А то, что Хлебородов – «Вот же уродская фамилия! – не уставал подчеркивать Дедов», – владеет компьютером, так это только удорожает его стоимость. Там же, на строительствах, и электрики, и электроники всякой – до хреновой тучи! Значит, и солдатик будет дороже стоить, и самому ему удастся не остаться внакладе: и стырить что-ничто можно, и на халяву харчиться у хозяина.

Все речи Дедова сводились к одному: к деньгам. Потому что наркотики, распространяемые в части «неизвестными» лицами, стоили дорого.

Андрей понимал, что продолжает не расти, а опускаться все ниже. И, странное дело, то ему мечталось взорвать к чертовой матери все вокруг себя, а то плотно окутывала непонятная апатия, когда хотелось только одного – пожрать и забыться. Ну да, самый, что ни есть, свинский образ жизни…

Но дальнейшая жизнь показала и, главное, почти доказала ему, что резервы человеческого организма и психики в некоторых ситуациях поистине неистощимы. А поучения Дедова он вынужден был выслушивать и делать вид, что все понимает и принимает, как руководство к действию, иначе любое непослушание грозило теперь возрастающим денежным штрафом. Был уже прецедент.

На Курском вокзале, который почему-то считался в их части наиболее удобной точкой для собирания дани «дедам», Андрей попробовал выклянчивать рубли и сигаретки у прохожих, выглядывая из-за табачного киоска, чтобы не попасться на глаза патрулям. Но ни черта из этого не получалось. Видя дылду в поношенном солдатском камуфляже, прохожие шарахались от него, как от вшивого бомжа. Андрей пробовал представить себя в этом виде со стороны и понимал, что и сам бы ни за что не испытал даже отдаленного чувства жалости к такому человеку… Которого и человеком-то можно было бы назвать условно. Но каждая неудача в увольнении жестоко каралась Дедовым. Обычное – «в лоб», после чего долг существенно возрастал. Единственная надежда оставалась на мать, которая и прислала перевод – к очередному празднику. Чтобы сынок мог немного побаловать себя сладостями в буфете. Практически вся сумма и ушла в счет круто возросшего долга. Оставлять Хлебородова на полной мели у Дедова не было острой нужды: известно же, что отчаявшаяся мышь может здорово покусать, а это – надо? Уж в логике этому уголовнику и наркоману с тремя лычками сержанта отказать было трудно…

Тяжко было Андрею, но он поставил перед собой жесткое условие: перетерпеть. К этому его призывали и нежные письма Ланочки, рассказывающей ему о своих студенческих делах, о том, что она скучает и мечтает прилететь в Москву хотя бы на несколько дней, чтобы повидаться с Адькой. Зимой она, как ни стремилась, не могла прилететь из Читы, – ну, понятно, свои трудности, да и стоимость билета на самолет – заоблачная. А позже, на все лето воинская часть должна была выехать в Гороховецкие лагеря, поэтому для свидания оставалась только малая часть июня.

И вот оно наступило, каникулярное время у студентов. Андрей думал, что его духовное спасение совсем близко, когда получил телеграмму от Ланы с указанием, что она прибывает в Москву. Указала число и время. Остальное ею было написано в предыдущих письмах – теплых и заботливых. Она писала, что после его присяги, еще зимой, разговаривала с Полиной Захаровной и очень беспокоится по поводу морального состояния Адьки. Буквально требовала, чтобы он держался и не поддавался давлению старослужащих. Она, оказывается, много успела прочитать о «дедовщине» и в периодической печати, и в Интернете, где эта тема давно и активно обсуждается, и в частности, на сайте о правах человека в России. Так что она – человек подкованный, и при встрече они обязатель-но поговорят, как с этим армейским злом следует бороться.

«Наивная девочка, – думал Андрей. – Умненькая, решительная и… наивная. Не дай ей Бог даже на миг окунуться в эту мерзость!»… Но тем не менее ее решительность умиляла.

И она приехала. Это мог быть для него праздник. Пусть и здорово испорченный, причем, он понимал, испорченный ему специально. Именно на те дни, что Лана могла провести в Москве, на Андрея навалили такое количество нарядов, с которыми он и физически справиться не мог бы. Кто-то знал о ее приезде и заранее позаботился сорвать встречу. Кто? Да, конечно, Дедов. Не мог Андрей себе даже и представить, что тот преспокойно перечитывал письма Ланы к нему в то время, когда он мыл сортир. И ведь боялся этого Андрей, даже специально прятал несколько дорогих ему писем Ланы под матрас, чтоб никто не нашел. Он даже сам туда не заглядывал лишний раз, чтобы не привлечь нечаянно внимания соседей своими манипуляциями. Нашли… Но об этом он узнал позже.

Итак, надо было что-то предпринимать. И Андрей, «перешагнув» через голову взводного, что было уже откровенным нарушением субординации, пошел к капитану Андрющенко.

Тот выслушал с презрительной ухмылкой, будто Хлебородов каждый день таскался к нему с подобными просьбами, и ответил небрежно, что такие вопросы решает непосредственный начальник. И если тот считает, что рядовой Хлебородов не достоин поблажки, значит, так оно и есть.

Андрей попытался объяснить, что девушка прилетает с другого конца страны, что она почти год копила деньги на билет. Может быть, этот аргумент подействовал. И капитан разрешил встречу. Один раз. В течение часа. И не за КПП, то есть, на воле, а внутри. Добавил, что и сам зайдет, проверит.

Андрей понял, что Андрющенко оставляет его под пристальным наблюдением дежурных на контрольно-пропускном пункте. Да, там есть несколько стульев у окна. Ну, что ж, значит, так тому и быть.

На лице Ланы была написана полнейшая растерянность. Из очень коротких ответов Андрея на ее письма, из которых толком ничего нельзя было понять, она, в сущности, ничего о нем и о его службе не знала.

Лана слышала от Полины Захаровны, что Адька изменился, но чтоб до такой степени! И в то же время в нем появилось что-то новое. Причем, неприятное и абсолютно нехарактерное для него. Может быть, затаенная, какая-то почти звериная настороженность, вызванная определенно скрытой ненавистью к окружающим.

Естественно, что дежурные во все глаза «наблюдали» за «свиданием», но их взгляды Лане были совершенно безразличны, а вот Адька прямо на глазах наливался бешенством, незнакомым в нем девушке до сих пор. Ее вообще всегда привлекала в нем его тонкая ироничность, умение легко входить в любую компанию, и она не понимала, причем, совершенно искренно, что же могло так сильно его изменить?

Но скоро поняла. На КПП зашел Дедов. Сперва он нагло, почти в упор, рассматривал Лану, потом бесцеремонно подошел совсем близко и ерническим тоном сказал, точнее, приказал:

– Познакомь с девкой, Сопля. Чего стесняешься? Так это ты, значит, Лана, да? Сержант Дедов, – и он нахально протянул руку. – Командир отделения, в котором служит этот твой…