С их слов получилось, например, что Джон, корреспондент Си-эн-эн, на самом деле не корреспондент, а их резидент, разведчик, нагло хотел отбить Гейл у Смирнова — прямо там, на приеме, да-да! А Гейл, маленькая и хрупкая их Гейл, защищая русского посланца Саньку Смирнова, провела специальный какой-то на нём, резиденте, боевой приём, бросок через бедро, называется. И разведчик этот, Джон, шпион который, при всех шлёпнулся об пол, и попал надолго, если не насовсем, в больницу. Американцы его сразу же на вертолёте увезли в свою Америку. Чтоб в Склифе или в Первой-градской секреты нам свои в беспамятном бреду не разболтал, да!..

Ещё поведали изумленному дирижеру, как за Санькой и Гейл, неотступно — везде — ходили и следили морские тюлени, их котики, морская охрана которые. Здоровенные все мужики, увешанные всяческим стрелковым оружием и гранатомётами. То ли полулюди, то ли полуроботы. Да-да, Санька, говорит, трогал их, — все из специального железа сделаны, пуленепробиваемые, из кевлара, наверное, как Терминаторы. У них там кнопочка такая на спине есть, у мужиков-роботов этих, Санька видел, пультик такой, чтобы включать и выключать для подзарядки… А посол у них и не посол вовсе, а садовник, Вернее, он то садовник, то посол, в зависимости от того, с кем разговаривает. Сам похож на индейца, только без перьев, но в кабинете полно томагавков… Полно-полно, не может их не быть. Но он очень хорошо относится к нам, к русским, особенно к молодежи. Хочет всю Россию превратить в цветущий сад, чтоб у каждого россиянина была своя оранжерея прямо на дому! Да вот! И вообще, там, у них, в посольстве, всё нормально, всё под контролем. Так и командир полка сказал, вернее неожиданно проговорился, когда спросил у Саньки: наших заметил там кого-нибудь, нет? Санька, говорит, удивился, но командир сказал, ладно, это не важно, видел-не видел, важно, что всё под контролем. Вот.

Санька крутил головой, хватал ртом воздух, пытаясь остановить фантазеров, исправить. Но его не слушали. Лучше него всё знали, как там было и почём. В конечном итоге, единогласно сошлись на одном: Смирнов молодец! Запросто сходил за границу, как к той тёще на блины! Не посрамил форму военную и Родину, не опозорил родной оркестр.

— …Орден, не орден, но наградить отпуском с поездкой домой, десять суток, не считая дороги, можно бы… — закинули «удочку», — а, товарищ подполковник?

Вопрос повис в воздухе. Не абстрактно повис, а вполне конкретно, на него нужно было отвечать. Дирижер, руководитель оркестра, так до этого расслабился, так расчувствовался и от подарка, и от приятного осознания превосходства русского духа над всем иноземным, пустячным… отвлекся, расслабился. Вопрос действительно застал врасплох. Но выручил, как всегда, старшина:

— Ладно, чего сейчас хором гадать. Это командование полка решает: дать отпуск или нет. Сначала его незаконную концертную деятельность по телевизору погасим, да, товарищ подполковник, потом и посмотрим. Да?

— Еще и откормить бы парня надо… — напомнил Кобзев.

— Это само собой нарастет, — глядя на дирижёра уверенно заверил старший прапорщик, и уточнил. — К дембелю…

Но все смотрели не на старшину, на подполковника, как-никак он здесь командир, за ним последнее слово.

— Да-да, пожалуй, — нехотя открыл рот и дирижёр. — Сначала наказание — пять нарядов — погасим, а потом и… посмотрим, — с готовностью подтвердил версию старшины, и неопределённо так, легкомысленно, с учётом двух своих больших звёзд и двух просветов на погонах, взмахнул в воздухе рукой. — Посмотрим, как она там дальше жизнь пойдёт. — И совсем уж в неожиданно суровых красках закончил свою речь. — А сейчас, давайте готовиться к репетиции… Давайте-давайте, а то гостья заявится, а мы ещё и не раздулись. Всё-всё, раздуваться всем! Всем готовиться… Готовиться…

Вот так всегда, разочарованно выдохнули музыканты, стараешься, стараешься, защищаешь честь оркестра, мундира можно сказать, армии в целом, Страны, а всё впустую… Армия…

Армия, армия, армия… Кстати, вовремя прекратили дебаты…

Едва только разогрелись, раздулись, настроились, как вошла группа офицеров. Первым, конечно, она, наша Гейл. За ней воспитательный полковник. Потом заместитель командира полка по строевой подготовке, высокий и худой подполковник. Следом начальника штаба полка, тучный полковник с усами как у Алейникова, из «Городка». И всё тот же наглаженный и начищенный капитан Суслов, переводчик… Но главное — она… Гейл!!

Оу, наша Ге-ейллл!..

Как и раньше, музыканты глядели только на гостью. Гейл сегодня выглядела очень и очень красивой, очень молодой, очень — не к месту будь сказано, сексуальной, и очень-очень праздничной.

Оу!.. — Одними глазами стонал оркестр…

В жакете армейского образца. Темно-зелёном, с отливом в глубокую морскую синеву. Такой же и юбке, правда ниже колен. В светло-коричневых колготах… или колготках… Кстати, вопрос! А у них там, у американцев, как эта деталь правильно по-женски называется, чтобы не ошибиться при случае, онемело размышляли некоторые музыканты. У нас, например, в армейском уставе об этом вообще ни гу-гу… можно и не смотреть, проверено… Тем не менее, чулки нежно облегали красивые ножки Гейл, и всё что там выше… В изящных чёрных туфельках, на невысоком каблучке. Белой блузке, подчеркнутой черным галстуком в виде ласточкиного хвоста. В тёмном же, красиво сидящем на голове берете, с изящной жёлтой кокардой округлой формы с объемным, раскрашенным яркими красками тиснением, внушительно нависшей сбоку. С отличительными офицерскими нашивками. На одной стороне груди, левой, выше кармана, темной вязью золотом выведено — «Ю Эс ами», на табличке. На другой стороне, справа, на такой же табличке — «Гейл Маккинли», ее фамилия. На рукаве, чуть ниже плеча, красовалась яркая эмблема военно-морских десантных войск армии Соединенных Штатов. Всё очень празднично, и очень торжественно.

Необыкновенно к лицу ей была военная форма. Очень шла! Очень! Все это заметили. Стройненькая, аккуратненькая… Тот же бейдж. Та же в руке дорожная сумка. Картинка получилась более чем впечатляющая. Волосы на голове аккуратно прибраны под берет, те же сияющие голубые глаза, та же радушная улыбка…

Оу!..

Музыканты снова поразились необычному цвету её глаз… «Какие они-и-и!..»

На этом моменте обязательно нужно остановиться, на её глазах, раскрыть волнующую всех проблему. Что такое девушки вообще, музыканты давно знают. Что глаза у всех девушек-женщин неповторимые, красивые и разные, тоже все знают. Лучезарные, влюблённые, умные, весёлые, холодные, ласковые, задорные, ироничные… Коричневые, зеленые, серые… в полоску, перламутровые, в крапинку, с искрой… всякие… разные. Это точно! Это так! Но ни у кого из них, никогда не было знакомой девушки с такими вот голубыми глазами. Никогда! Представляете? Столько уже лет и… ни у кого! Голубые-голубые, глубокие-преглубокие, как колодец или высокое небо. То яркие, горящие синим пламенем, с искрой, то чуть подёрнутые дымкой перистых облаков, изумрудно переливающиеся, манящие. То бездонные, с мерцающими небесными всполохами, то… Не глаза — магниты, ей-бо, кто заглядывал. А заглядывали все, по крайней мере пытались все. Да все-все, чего скрывать, одна же семья…