…Перед ней стоял Иван Коржиков. По-видимому, он не ожидал, что дверь распахнется с такой стремительностью, и некоторое время находился в растерянности, потом спросил:

– Я войду?

Она молча кивнула, пытаясь догадаться о цели визита человека, который когда-то даже не захотел ее вы–слушать. Провела его в большую комнату к креслам и дивану, порадовавшись, что настояла в свое время на перегородке, которая отделяла собственно помещение кухни от гостиной, где обычно отмечались все семейные праздники. Бардак, оставшийся неубранным после их с Геной воспоминаний юности, не стоило демонстрировать чужим.

Чтобы заполнить затянувшуюся паузу, предложила заметно постаревшему и похудевшему барду:

– Кофе выпьете?

– Да, пожалуйста. – Гость выбрал диван, устроившись на нем поближе к подлокотнику.

Она быстро принесла чашки, кофейник, сливки, сахар. Села напротив, сложила руки на коленях, во–просительно посмотрела на него. Коржиков-старший взял блюдце с чашкой, размешивая ложечкой сахар, спросил:

– Вы удивлены?

– Последнее время я перестала удивляться. Жизнь непредсказуема. Я вас слушаю, Иван Константинович.

– Где Ипполит? – на одном выдохе спросил Коржиков.

– Вы хотите знать номер воинской части или в принципе интересуетесь? – Марина ничего не могла с собой поделать, ее интонация была откровенно ядовитой. – Он там, куда вы его послали во время нашего последнего разговора.

– То есть он все-таки служит? – уточнил незваный гость, делая вид, что не замечает ее язвительности.

– Ну да, служит, уже год как служит. А вас это что, волнует?

Коржиков неторопливо поставил чашку с недопитым кофе на стол, сцепил кисти рук и стал их пристально разглядывать, как будто увидел впервые.

Пока он молчал, Марина ждала, что услышит от него слова позднего раскаяния, что вот, мол, я долго думал, я хочу сына поддержать, ведь ему сейчас тяжело, но оказалось, что цель визита отца была иной.

– Я хотел предложить ему участие в своем юбилейном концерте. Вы не могли бы ему написать об этом? Может быть, его отпустили бы на несколько дней – все же уважительная причина. Даже мать из Швеции приедет.

«Дура ты, дура, Марина, – сказала она себе, – пора бы перестать идеализировать людей». Визитеру же ответила:

– Вы хотите, чтобы я написала ему: «Дорогой Ипполит, папа, став юбиляром, вспомнил про тебя и хочет спеть с тобой дуэтом, потому что это будет очень эффектно смотреться: заботливый, любящий отец выводит в жизнь любимого сына»?

Коржиков побагровел, но сдержался, заметив:

– Женщине не к лицу быть такой злой.

Она действительно разозлилась: «Вот козел, мало того что его никто не звал, так он еще и поучает!» – но вслух высказалась по-другому:

– Уж позвольте мне самой решать, что мне к лицу, а что нет.

– Значит, вы мне не поможете? – подвел итог переговорам бард.

– Значит, не помогу.

Коржиков, как ей показалось, с трудом поднялся с дивана, медленно пошел к двери. Он заметно отличался от того Коржикова-барина, которого она видела в прошлом году на сцене и за кулисами. В нем чувствовалась какая-то усталость. Открыв дверь, он обернулся и спросил с горечью:

– Почему вы допустили это?

– Что?

– Если бы вы тогда объяснили мне, что произошло на самом деле, я бы забыл о нашей с ним ссоре и помог ему.

– А мне казалось, что я говорила предельно ясно и откровенно. Я не знаю другого языка. Простите.

Она закрыла за ним дверь и почувствовала, что ее опять охватывает озноб. Прошел год, а она помнит каждую мелочь, каждую интонацию всех своих разговоров, а уж особенно с Иваном Коржиковым и Аллой. Люди, которые должны были бросить все и заняться судьбой собственного сына, повесили это на нее, чужую ему женщину, оставив один на один с чиновничьей машиной. И теперь он еще смеет ей предъявлять претензии! Год у него где-то провалялась ее визитка, и только сейчас, когда возникла его личная надобность, этот хренов бард вспомнил о сыне, чтобы подправить поистрепавшийся имидж!

…Так, все. Она не будет больше думать об этом. Она сделала все, что могла, и ее вины в том, что мальчик оказался в армии, нет!

– Я спокойна, я одобряю свои действия и поступки, – повторяла она вновь и вновь и надраивала оставшуюся с вечера немытую посуду.

– Вот именно что чужая, – остановив поток аффирмаций, сказала она сама себе с интонацией, которой обычно пользовалась ее мать, когда называла Марину эгоисткой. – И не имеешь права решать, когда отцу с сыном мириться. Тем более что мачеха вернется. Может быть, это последний шанс у мальчика хоть как-то укорениться в жизни, а ты даже не поинтересовалась, когда этот концерт.

Оставив в раковине посуду, Марина включила компь–ютер, нашла в Интернете афишу с концертами во Дворце культуры, где Коржиков обычно выступал. Юбилейное мероприятие «в связи с тридцатилетием творческой деятельности» намечалось на конец апреля. Значит, у нее есть два месяца. Правда, неизвестно, как сработает почтовая служба, но уж тут как повезет. Она села писать письмо:

Ипполит, у меня был твой отец и рассказал, что в конце апреля его юбилейный концерт – тридцатилетие творческой деятельности. В это время собирается приехать Анастасия Шум. Он был бы рад увидеть в этот день и тебя тоже. Если есть возможность тебя на несколько дней выцарапать из части, то я подготовлю необходимые документы. Сообщи только какие.

Звонят твои ребята, передают привет. Да наверное, они и сами тебе пишут. Когда вернешься, собери их всех у нас. Хоть пообщаетесь нормально, а не впопыхах, как перед твоей отправкой. Будь здоров и береги себя.

Теща Марина.

Она отправила письмо заказным, и теперь ей оставалось только ждать решения Ипполита.

…Когда Марина только открывала свою студию, то считала, что цейтнот, в котором она пребывала, обивая пороги официальных учреждений, закончится, как только будут оформлены все документы. Но документы были получены, а времени свободного не прибавилось. Оно уходило на общение с увеличившимся числом заказчиков, обучение молодых сотрудников, ее личное участие в каждом проекте, оформление финансовых и договорных документов. Марина решила, что пора заводить офис-менеджера. Так появилась в фирме очаровательная худенькая большеглазая Лиза Лавриненко, которая ангельским голоском говорила, снимая трубку телефона:

– Студия дизайна Марины Васильевой. Добрый день.

Но при ангельском голосе и хрупкой внешности Лиза обладала уникальным даром все помнить и все организовывать таким образом, чтобы не потерялся ни один документ и был не оставлен без внимания ни один телефонный звонок. При этом она заботилась о желудках молодых дизайнеров Ванечки и Валеры, заказывая им обеды в офис, и не разрешала курить в помещении.