— У вас целая теория, — усмехнулся Дронго, — и хотя я несовсем с вами согласен, но, кажется, понимаю ход ваших мыслей. И не могусогласиться с торжеством законов биологии в наших цивилизованных условиях.Кажется, Эдисон считал, что важнейшая задача любой цивилизации — это научитьчеловека мыслить. А мыслящий человек не может жить по законам дикой природы.

— Я могу привести два других высказывания, — парировалКороедов. — «Цивилизация — ужасное растение, которое не растет и не расцветает,пока его обильно не поливают кровью и слезами», — сказал кто-то из великих. Апарадоксальный Ривароль считал, что «самые цивилизованные нации так же близки кварварству, как отполированное железо к ржавчине. Народы похожи на металлы,весь блеск их снаружи».

— Хорошее высказывание, — кивнул Дронго, — но я предпочитаюжить в цивилизованном государстве, а не в условиях торжества законов дикойприроды. А вы? Ведь, согласно вашей теории, вы должны были стать одним из«обреченных». В вашем положении.

Короедов улыбнулся.

— Это нечестный прием, — сказал он почти весело, — но выправы. Действительно, выживает сильнейший. А я в таком положении, что менянельзя назвать образцом человеческого тела. Но даже в дикой природе имеетзначение ум, приспосабливаемость, ловкость, изворотливость и в конечном итогевыживаемость. Можно мимикрировать, можно менять окраску, можно сливаться сземлей, как делают многие животные. У каждого свой опыт выживания, господинДронго.

— Да, — согласился он, — возможно, вы правы. Жаль, что вы несохранили эти рукописи. Насколько я знаю, вы недавно вернулись из Киева.

— Да, я был там на научном симпозиуме. Кстати, в Интернетеесть фотографии с этого форума. Вы можете их просмотреть. Чтобы еще разубедиться в моем алиби. Несмотря на свою инвалидность, я продолжаю активнуюнаучную деятельность.

— Я не сомневаюсь в вашем алиби, — ответил Дронго. —Разрешите, мы оставим вас и не будем вам больше докучать.

Они поднялись. Короедов развернул свое кресло в сторонукоридора, пропуская гостей. Дронго и Вейдеманис вышли в коридор, подошли квходной двери.

— Извините, что мы вас побеспокоили, — сказал на прощаниеДронго, — надеюсь, вы понимаете наши мотивы.

— Разумеется. Вы еще поступили достаточно благородно. Вы жене знали, что я встречу вас, сидя в этом кресле. Убаева нарочно не сказала вамоб этом, чтобы вы сами во всем убедились. Вы могли позвонить в милицию или впрокуратуру и прислать сюда следователя. А решили приехать сами и все проверитьлично. Вы храбрый человек, господин Дронго.

— У меня такая профессия, — вздохнул он. — Можно я задам вампоследний вопрос?

— Конечно.

— Какая у вас группа крови?

Короедов широко улыбнулся, развел руками.

— Понимаю, что мои протезы вас не убедили. Вы все-такисчитаете, что иногда я их снимаю и летаю. Или надеваю сапоги-скороходы. Толькоподобное случается в сказках. У меня вторая группа крови, — сказал он, — еслиэто вам пригодится.

— Спасибо. И до свидания.

Дронго вышел из квартиры первым. За ним вышел молчавший досих пор Эдгар Вейдеманис. Дверь за ними захлопнулась.

Они молча спустились на первый этаж. Вышли из подъезда.

— Кажется, это самое большое разочарование за все времянашей совместной деятельности, — негромко прокомментировал Эдгар. — Зачем тыспросил его о группе крови? Ты думаешь, что он может в таком положении нападатьна женщин? Ты в это веришь?

— Не знаю. Я уже ничего не знаю, — мрачно ответил Дронго. —Если честно, то, конечно, не верю. Он не только бегать, но и ходить нормальноне должен.

— А Маресьев летал, — напомнил Вейдеманис.

— Он явно не Маресьев, — отрезал Дронго, — и я понимаю, чтомы опять ошиблись. Но я не верю в совпадения, о которых он говорил. И еще. Мнене совсем понятна его мотивация. Почему он так перепугался, когда выяснилось,что в его рукописях есть совпадения с двумя предыдущими преступлениями? Ведь вего положении смешно чего-то опасаться. У него абсолютное алиби. Но он звонитсначала Василевской и просит ее через Убаеву забрать рукописи. И даже копию,которая оставалась у Оленева. А потом их быстро уничтожает. Почему? Я непонимаю мотива его действий. Почему он так спешил избавиться от этих рукописей?Что в них было такого страшного, что он решил от них избавиться?

Вейдеманис нахмурился, ничего не отвечая.

— Сначала непонятные совпадения, которые находит Сундукова вСаратове, — продолжал Дронго. — Я был на месте преступления и могу тебесказать, что эту рукопись создавал человек, который был в этом парке. Он был наместе преступления. Не знаю почему, но я в этом уверен.

— Это противоречит здравому смыслу, — возразил Эдгар, — тыже считаешь себя апологетом здравого смысла. И твой любимый принцип Оккама «Неумножай сущности без необходимости». Как быть с этим?

— Пока не знаю. Но такого случая в моей жизни еще не было. Имне непонятно, почему он так спешил избавиться от этих рукописей. Ведь ондолжен понимать, что ему ничего не угрожает. Тогда почему? Всякому действиюдолжно быть найдено разумное объяснение. Он говорит, что не хотел подставлятьженщин. Но он лжет. Он не побоялся их подставить, попросив украсть рукописи изиздательства. А теперь побоялся их скомпрометировать. Я в это не верю. Или егопризнание о том, что он испугался.

— Тогда делаем вывод, что он и есть тот самый маньяк. А этоневозможно.

Они подошли к автомобилю.

— Что будем делать? — спросил Эдгар.

— Работать, — твердо ответил Дронго. — Если мы чего-то непонимаем, значит, нужно все выяснить. Сегодня ночью будем работать. Посмотрим,на каком симпозиуме был наш профессор, и вообще узнаем все о его научнойдеятельности.

— Что передать Кружкову?

— Не знаю. Я теперь вообще не понимаю, что нам нужно делать,— признался Дронго.

Почти всю ночь он просидел за компьютером. Материалов былоболее чем достаточно. Григорий Павлович оказался человеком очень известным. Унего были научные труды, статьи, публикации, даже переведенные на несколькоиностранных языков. На последнем симпозиуме в Киеве, где он побывал, научныйдоклад профессора Короедова был признан одним из самых интересных. Учитывая,что свой доклад профессор делал как раз в тот момент, когда в окрестностяхСанкт-Петербурга совершалось очередное преступление, и на выступлении Короедоваприсутствовало более трехсот человек, у него было не просто алиби. Его можнобыло смело вычеркнуть из числа подозреваемых, даже если бы у него каким-то чудомвыросли за эти дни ноги.