— ответь, только честно. Ты есть хочешь?

С тихим хлопком материализовались на бумаге два бутерброда, оставшиеся у меня после перекуса на задании.

— Ты тут есть собрался?!

— Так говоришь, будто я тут предложил стол накрыть, — смеясь, заметил я и совершенно серьезно добавил: — Нет. Но тут даже экран еще не включили, мы своим шуршанием никому не помешаем.

До начала сеанса было далеко, так что я решил развлечь Анко рассказом о Стране Волн. Больше мне и нечего было рассказать. Девушка быстро съела свою порцию, а я из-за болтовни только половину осилил. Жевать и говорить не особо удобно, да и к тому же некрасиво.

— А потом Забуза метнул свой меч! … Ой, — осекся я, поняв, что кусок бутерброда на взмахе оторвался от булки и улетел вниз.

Услышав матерный возглас, я, не поворачивая головы, быстро запихал остатки в рот и, давясь, проглотил.

— Не смотри в зал, — попросил я, кашлянув, утирая выступившие слезы. — Притворись, что мы ничего не видели.

Анко ошарашено кивнула и прислушалась к кипишу в зале, под балконом уже кто-то возмущался, что дети края потеряли и ходят в кино с едой. По мнению какого-то мужика со следами сливочного масла на темных волосах, только дети могли притащить в кино бутерброды. Неожиданно другие зрители его поддержали и тоже начали высказываться. Того, кто бросил масло, то бишь меня, обозвали малолеткой и дегенератом. И ведь не будешь им объяснять, что не кинул, а только уронил.

Стало обидно:

— Ирука, двадцать три годика, — мрачно и недовольно представился я Анко. — Агу-агу.

Закрыв рот руками, она довольно долго смеялась — а как иначе можно было интерпретировать ее подрагивающие плечи и фырканье из-под плотно сжатых ладошек?

Потом она все же пояснила, что в кино не принято жевать на сеансе. А я припомнил, что не видел в фойе даже попкорна, только кассы и небольшую книжную лавку.

— Понятно, — я смял салфетки и запечатал их обратно, — надо запомнить.

Гомон в зале утих, только когда потух свет, и то не сразу, потому что возбужденная толпа так и не нашла козла отпущения.

Где-то в середине довольно нудного фильма я заметил, что девушка откровенно скучает, чуть ли не засыпая у меня под боком. Она ерзала на кресле, стараясь поудобнее устроиться и при этом не помешать мне. Заметив это, я убрал руку с подлокотника и нагло, для первого-то нормального свидания, обнял Анко за плечо.

Неярким бликом от экрана осветилась ее улыбка. Анко практически легла мне на грудь, щекоча фиолетовым хвостиком щеку, и, зажмурившись, тихонько вздохнула. Этот момент был настолько уютным, будто мы уже давно встречаемся. А потом до меня дошло, что это только у меня одного сегодня первое свидание.

Анко вела себя раскованно потому, что для нее я был тем самым Ирукой. Ее парнем, у которого чутка протекла крыша, но не незнакомцем.

Факт, упущенный мною ранее. А если быть честным с самим собой, то я этого старательно не замечал.

Мне не нужно завоевать светлоглазую бестию (свежи еще были воспоминания о забеге от нее по Конохе), за меня ее добился Ирука. Отношения с Анко теперь казались чтением книги с эпилога, когда остальные страницы выдраны с мясом. Я, конечно, буду читать следующий том, но самое начало мне не прочесть, и многое в истории будет непонятно, пока сам не узнаю что к чему из следующей части.

— Ты ведешь себя, как раньше, — внезапно сказала она, водя пальцем по замку жилета, — как когда мы только начали встречаться. Ты часто улыбался, шутил и смеялся.

“Прямо артист разговорного жанра!” — хмыкнул я едко, чувствуя отголоски ее теплого, как весеннее солнце, счастья.

Так можно радоваться найденной на антресоли любимой игрушке, с которой связано немало приятных воспоминаний.

— Эй, а почему в прошедшем времени? — по-детски разобижено протянул я и через силу притворился веселым. — Я еще живой.

В тот момент хотелось сказать: «Не сравнивай меня с ним», но пришлось спросить:

— Разве потом я вел себя иначе?

Ее рука замерла, а я почувствовал удивление напополам с неуверенностью.

— Не обижусь, — улыбнулся я, хотя она на меня не смотрела, — правда. Мне интересно. Да и не думаю, что твой рассказ будет еще хуже, чем то, что я узнал от Наруто.

Анко, к моему огорчению, отстранилась и села рядом:

— Расскажешь? — теребя край шарфа, негромко попросила девушка.

— А как же мой вопрос?

— Сначала ты, — уклончиво ответила она.

— Ну, ладно. Почему бы не рассказать, — я пожал плечами.

Когда включился свет, я пересказывал случай из жизни Ируки-учителя-мучителя.

— Раньше ты иначе о работе говорил, — расправляя плащ, заметила Анко, — тебя раздражало все связанное с детьми.

— Иногда мне кажется, — собрался я перекинуть ногу через перила, — что раньше меня вообще всё раздражало.

— Ирука, — посмеиваясь, придержала меня куноичи, — в кино и театре так не делают.

— Дурные привычки заразительны. Как передвигаться по-людски, я почти забыл,— буркнул я тихо и добавил после паузы: — А тут театр есть? Где?

Казалось, что то свидание было только вчера, но вроде бы только что начавшийся январь уже подходил к концу, а большая часть дат уже была перечеркнута крестом.

Захотелось взять все книжки, бумажки, свитки и выбросить в окно или разодрать в клочья, а потом поджечь. Преодолевая желание что-нибудь другое уничтожить, я сел на пол поближе к окну и подальше от ценной литературы, чтобы успокоиться.

Я прекрасно понимал, что это состояние — следствие перенасыщения информацией. Когда нужно все, а мозг просто не в состоянии уложить в черепушке все необходимое.

— Время, ау! Куда ты мчишься, с-сволочь?! — несдержанно выдохнул я, прервав медитацию.

В госпитале из меня пытались сделать хоть какого-то медика до лета. Или хотя бы псевдопарамедика. Такой объем было трудно усвоить, но Кито утверждал, что с моей памятью, умом и, главное, способностью усваивать большие объемы информации мне это под силу. Но программу мне составляли без учета тренировок с пацанами на полигоне Призраков. А там напрягать мозги приходилось ничуть не меньше.

Каким бы Учиха ни был