На етом чертовом мосту всегда жуткий ветер. Даже в жаркий солнечный день, когда кругом ни ветерка, стоит только выйти на мост, и все, попадаешь в какой-то Тайфун-сити. И холодно, аж коченеешь, ето от моря, но все равно отсюда приятно поглядеть на море, на всяких там лебедей, уток, гусей и прочее, а один раз в прошлом году я видал тюленя, большого такого, бля, он плавал под лодками, просто охренеть до чего волшебно, но сейчас я замерз и хочу есть и не хочу смотреть с моста на воду, а хочу попасть домой. Правое плечо болит из-за сумки, культя горит от холодного соленого ветра, а он чертовски сильный, етот ветер, молотит по голове будто дубиной, или чем-то таким, и мне не терпится уйти с этого ветра, добраться домой, покормить Чарли, и самому поесть, домой, в тепло и безопасность, но, о черт, ко мне бежит Перри, в этом своем желтом бушлате со светоотражателями, который он носит на свалке. Только етого не хватало, ей-богу. Перри, он может чесать языком целый час, а я домой хочу, будь оно все неладно.

Думаю, не свернуть ли быстренько куда-нибудь вбок, притвориться, что я его не заметил, но он уже настолько близко, что я вижу его счастливое лицо, широченную ухмылку на роже, типа, и внезапно я ему радуюсь. У него такой счастливый вид. Я прекрасно знаю: он винит себя за то, что год или два назад его мать замерзла до смерти; он ушел квасить, оставил ее без дров в домике в горах, и она замерзла, и Перри ее нашел, и после етого стал законченным алкоголиком, типа, и с тех пор в нем глубоко засело желание помогать людям, что-то искупить, типа, и вот сейчас он держит руки за спиной, наверное, прячет какой-то подарок для меня, так что я останавливаюсь и рисую на лице улыбу.

— Привет, Перри.

— А ну-ка, закрой глаза! У мя для тя сюрприз!

— Чё такое?

— А помнишь, я ж те утром сказал, что у мя для тя подарок? А теперь закрой глаза!

Стоит передо мной, ухмыляется, щеки красные от натуги. Пыхтит, дыхание вырывается облачками. До чего счастливый у него вид. Где-то у меня за спиной машина визжит мотором, должно быть, водитель сворачивает на мост и прибавил газу, торопится домой. Точно как я, бля.

— Перри, друг, я устал, мне надо…

— Нет, это очень важно! Хороший подарок, честно!

Ему это важно. Раздавать подарки, типа, Перидуру ето помогает. Помогает не пить, помогает выживать. Ставлю сумку на землю и закрываю глаза. Вздыхаю. Слышу, он хихикает. Чувствую, как меня тянут за левый рукав и что-то туда засовывают, что-то гладкое и прохладное слегка тыкается в мою культю.

Господи, до чего ж у этой машины мотор визжит. Как будто щас взорвется. Должно быть, водитель куда-то до смерти торопится.

— От так от, братан. Ну как оно?

Открываю глаза, Перри сунул мне в рукав протез руки и держит его за кисть. Мы стоим, будто пожимая друг другу руки. Или нет, держась за руки. Вид удивительно дурацкий, и я не могу удержаться от смеха.

Мотор визжит все громче.

— Видишь? Я ж те сказал, что у мя для тя подарочек! Нравится?

Я хочу что-то сказать, сам не знаю что, но визг мотора внезапно прекращается прямо у меня за спиной, машина тормозит у тротуара всего в нескольких футах от нас. Кажется, та самая, из которой спрашивали дорогу у ФаФаФила, старенький «мотя-майнор». Должно быть, все еще блуждают. Внутри двое, один в бейсболке, они разглядывают нас с Перри, нельзя сказать чтоб у них вид был счастливый и довольный, по правде сказать, вид этой парочки не поражает интеллектом, они глядят на нас секунду, потом пыхтят прочь, через мост и в Трефечан. Должно быть, ищут кого-нибудь, какого-то человека. И вид у них был чертовски обозленный. И за мотором им надо бы последить: если у тебя такая старая машина, и не будешь беречь двигатель, он скоро на кусочки развалится, бля.

— Ну чё скажешь-то?

Гляжу вниз, на наши все еще соединенные руки, его — из мяса, моя — из пластика.

— Где ты ето взял?

— Помнишь, я те сёдни утром сказал, про больничный мусор?

— А. — Берусь за протез правой рукой и вынимаю его из пустого рукава.

— Я его для тя почистил, и все такое, ага. Чтоб красивый был.

— Пасиб, Перри, братан, но ваще-та у мя уже есть один. Мне выдали в больнице, когда ампутировали. Я его просто не люблю носить, мне без протеза больше нравится, если честно. Он у мя в шкафу валяется. Я его тока раз надевал.

Стою вот так, один рукав болтается пустой, держу фальшивую руку правой рукой, целой рукой. Сейчас, кажется, упаду. Чувствую, что теряю душевное равновесие. Чувствую себя полной сволочью.

— Да, но, может, этот тебе лучше понравится. Мож, всётки попробуешь, а?

Он ужасно печальный. Машины проезжают мимо, пассажиры пялятся на нас, на странное расположение конечностей. Сую протез под левую подмышку, наклоняюсь, подбираю сумку с покупками.

— Ну лана, хорошо, я попробую. Я те жутко благодарен, Перри, честно, подарок просто улёт. Просто я не очень люблю протезы. Мне без них лучше.

Он шмыгает носом. Потом улыбается.

— Ну ладно. Дорог не подарок, дорога любовь, а?

— Точно, братан.

У него опять меняется настроение, ето у него часто бывает, от печали до радости — один миг. Ето памятка с тех пор, как он пил — он жутко эмоционален. Правда, разница есть — теперь он умеет с етим справляться. Прогресс, типа.

— По-мо, он деревянный, — говорит он. — Кончатся дрова, кинешь его в печку, братан.

Я смеюсь.

— Куда ты сейчас?

— В магазин, за табаком. Ну и хлеба, яиц там.

— Опять гренки к чаю?

— Угу, как обычно. И чуток коричневого соуса. Я к те, может, загляну попозже? В картишки перекинемся?

— Да, замечательно. Около восьми.

— Я тада еще овсяного печенья возьму. В восемь.

— Заметано. И пасиб за руку.

Он ухмыляется, хлопает меня по плечу, и мы расходимся в разные стороны. Теперь лишнюю тяжесть тащить домой, но хоть недалеко осталось, всего несколько минут. Уличные фонари жужжат и мигают над головой, я направляюсь к Пен-ир-Ангору и вижу скворца на перилах моста, просто так сидит, крылья сложил, и глядит на меня, склонив голову набок, словно уже какое-то время за мной наблюдает. Ага. Очень мило. Небось удивляется, чё ето я не похож на других человеков, почему у мя одна рука снимается. Тихо щелкаю языком, он чирикает в ответ и упархивает прочь, кренясь по ветру. Небось, к причалу, где ночуют прочие скворцы. Их сейчас можно увидеть, в сумерки, типа, они целыми тучами летают над городом. Жутко шумят, под причалом, типа — какофония. Просто классно стоять там в птичьем гаме. Только зонтик надо, а то уйдешь обгаженный.

Птица громкоголосая, уверенная, кто-то даже скажет — нахальная, вышагивает вперевалку. Живучий, распространенный вид, компанейский, собираются огромными стаями, кроме брачного сезона, особенно в излюбленных местах для ночевки. Спина глянцево-черная, на перьях крыла — коричневая кайма. Брюшко и грудь летом тоже глянцево-черные, а зимой — белые в крапинку, а красные ноги и желтый клюв цвета по сезону не меняют. По короткому хвосту и заостренным крыльям легко узнать в полете силуэт