Еще месяц назад от одной мысли щеголять перед посторонними мужчинами полуодетой я пришла бы в ужас, теперь же лишь слегка смутилась. За последнее время я пережила и не такое.

Призрак сдавленно хихикнул, но тут же принял отстраненный вид. Я метнула на предателя гневный взгляд, который он бессовестно проигнорировал.

– Ну-у-у, – протянул пленник и попытался почесать нос. Мирт недовольно зашевелился и – я глазам своим не поверила! – захлестнул руку строптивца еще несколькими ветками. – Мы же не сделали ничего плохого.

Резон в его словах был, но я не собиралась сдаваться так легко.

– Как сказать. Вы до смерти меня напугали! Откуда мне знать, что вы собирались делать? И не продолжите ли, стоит вас освободить.

Барт украдкой показал мне большой палец.

– Логично, – признал пленник, облизнув губы. В отличие от приятеля, смущенным он не выглядел. – Тогда проявите женское милосердие, ладно? Принесите водички, а? Так пить хочется…

Он состроил жалобную гримасу, как будто ему было пять лет.

Я лишь смерила его взглядом.

– Думаю, до утра вы как-нибудь выдержите. Пусть с вами разбирается мистер Вуд. Доброй ночи.

Даже если Дэниел освободит товарища и они унесут ноги, какое мне до этого дело? Садовник просил меня отсидеться в комнате. Почему бы не последовать его указаниям, пусть и с опозданием?

Я уже почти скрылась за спасительной дверью, но…

– Леди! – догнал меня отчаянный голос Дэнни Блэкстоуна. – Даю вам слово джентльмена, что мы не хотели ничего дурного. – И добавил уже совсем тихо: – Помогите, пожалуйста…

Голос его дал петуха, и это непритворное отчаяние меня тронуло.

Я обернулась и стиснула узел пледа.

– Вы не ответили на мой вопрос, джентльмены. Что вы здесь делаете?

Дэниел вздрогнул и втянул голову в плечи. Вид у него был как у нашкодившего щенка.

– Нам нужны цветы, – сознался он шепотом.

– Что? – моргнула я и помотала головой, борясь с желанием за нее схватиться.

Призрак хихикнул:

– Ой, не могу!

И, крутанувшись юлой, взмыл к потолку. Из-за этого стало темнее, но даже в полумраке было видно, как смущен лорд Блэкстоун.

– А зачем еще, по-вашему, мы пробрались в оранжерею? – фыркнул его приятель и, слегка пошевелив кистями, поморщился. – Тьфу, затекли уже.

Идей «зачем» у меня было множество, одна хуже другой, и столь банальный ответ мне в голову не приходил.

Барт тихо давился смехом. Весело ему! Мне же было не до смеха. От облегчения – они тут не из-за меня! – звенело в голове. Конечно, если это правда.

– Погодите, – я тряхнула волосами, – хотите сказать, вы собирались украсть цветы?

Резкое «украсть» заставило Дэниела возмутиться.

– Нет! Не совсем… Ну-у-у, то есть почти, но все совсем не так!

С каждым словом голос его звучал все глуше, а в конце он низко опустил голову. Даже в бледном свете луны было видно, как ярко алеют его оттопыренные уши.

Мне стало смешно и чуточку неловко.

– Как интересно. – Я прислонилась плечом к двери и зябко переступила босыми ногами. – А можно подробнее?

Вместо него, фыркнув, ответил пленник:

– Ну ты даешь, Булыжник! Подумаешь, хорошенькая девушка. Не покусает же она тебя, что ты так мнешься?

– Я не такой грубиян, как ты, Колючка, – огрызнулся Дэниел, затем глубоко вздохнул и выпалил: – Леди, мне нужен один цветок. Если вы поможете, я буду вам безмерно благодарен!

Я уже открыла рот, чтобы повторить очередное «зачем», но названный Колючкой соизволил пояснить скучающим тоном:

– Завтра бал цветов.

Я застыла. Как, разве весна уже заканчивается? Я закружилась в сумасшедшем водовороте событий, потеряла счет дням, а ведь раньше часы бы считала до заветного бала!

В ночь накануне первого дня лета все, от лордов до крестьян, украшают одежду цветами и веселятся до рассвета. Знать танцует на балу-маскараде в ратуше, народ попроще отплясывает до упаду прямо на городских улицах, угощаясь из бочек с вином и элем.

– Разве нельзя взять цветы в фамильной оранжерее? – рассердилась я. Напугали меня до полусмерти из-за такой ерунды! – Или попросту купить.

Конечно, цены накануне бала в цветочных лавках безбожно завышали, но ведь Дэниел Блэкстоун, как и его безымянный товарищ, принадлежали к сливкам общества. У обоих на лацканах поблескивали золотые значки сильных магов.

В университете, надо сказать, обучали магов разного уровня – ценным считался даже слабенький дар. Здесь встречались и люди без малейшей магической искры! Лишь бы разум был острым и желание учиться наличествовало. Так что из стен университета выходили как маги, так и простые инженеры, юристы и бог весть кто еще.

Незваные гости молчали. Дэниел кусал губы и отводил глаза, зато его товарищ нагло скалил зубы.

– Да любоцвет он хочет девушке подарить, – наконец не выдержал пленник и сдул упавшую на глаза прядь волос. – Дэнни же по своей Оливии давно сохнет. Да, Булыжник?

Так вот в чем дело! Цветок от мужчины в эту ночь означал предложение руки и сердца, а марассия, в народе называемая любоцвет, по легенде, приносит счастье влюбленным.

Только растение это теперь настолько редкое, что большинству довелось видеть его лишь на рисунках. Неужели у мистера Вуда растет эта диковинка? Он пока не доверял мне ухаживать за самыми ценными растениями.

Прыщавое лицо Дэнни снова густо покраснело.

– Осси!

– Что – Осси? – Его приятель вздохнул. – Слушай, Дэнни, если уж тебе приспичило жениться, мог бы выбрать девушку нашего круга, а ты втрескался в пустышку! Надо же додуматься – жениться на простой швее! Ничего удивительного, что твой отец взбеленился.

Я едва скрыла удивление. Простой швее? А я еще считала мезальянсом наш брак с Ричардом!

– Я люблю Оливию, – заявил Дэниел твердо, упрямо выпятив подбородок. У него, оказывается, есть характер! – Ты мог со мной не идти, раз не одобряешь.

– Я же твой друг. – Пленник неловко пожал плечами и демонстративно отвернулся.

– Тогда почему вы хотели… – начала я с недоумением и осеклась.

«Стать моим фиктивным любовником» прозвучало бы ужасно неприлично.

Однако Дэнни понял. Потупился, явно не зная, куда девать руки, и плотнее стиснул уже изрядно помятую коробку.

– Родители узнали, что у меня… ну, неподходящая девушка. Но не знали кто. Я думал представить все так, будто у меня роман… с замужней леди.

Голос его затих. Выходит, он хотел использовать меня как ширму, чтобы защитить любимую? Наверное, это глупо, но вдруг стало обидно.