который шел впереди, начал было утюжить колючую проволоку, но подорвался на мине. Второй взял его на буксир, пытаясь вытянуть в безопасное место. Третий медленно отползал, прикрывая огнем товарищей.

— Нет, — сказал Баранов, — не справятся. Завтра общее наступление, а у меня эта деревушка поперек горла.

— Попробуйте обойти ночью. Ищите слабые места в обороне фашистов, свободные тропы и просеки.

— Будем искать, — согласился Баранов.

В штаб корпуса, стоявший в селе Верхнее Шахлово, Павел Алексеевич возвратился, когда стемнело. Умылся, перекусил наскоро и пригласил к себе ближайших помощников. Полковник Грецов и майор Кононенко сделали короткие сообщения. Противник перед группой сильный. Разведкой боем и разъездами не обнаружено на передовой ни одного участка, не занятого врагом.

5

День 17 ноября был особенно напряженным. С рассветом появились вражеские самолеты. Сотрясая воздух тяжким гулом моторов, шли они на восток, к Москве. Лишь немногие разворачивались над районом, где действовали кавалеристы. Зато орудия и минометы немцев грохотали не переставая. Враг усилил сопротивление, на некоторых участках даже контратаковал.

Несколько суток кавалеристы непрерывными действиями пытались измотать противника. Но измотались и сами.

Из штаба Западного фронта сообщили, что севернее и южнее группы Белова немцы перешли в наступление и что это, по всей вероятности, начало нового общего наступления на Москву.

Павел Алексеевич позвонил командирам дивизий — Баранову и Осликовскому, познакомил с обстановкой. Оба комдива доложили, что полки выдохлись, люди валятся с ног. Белов, поколебавшись, сузил задачу: в первую очередь подавить окруженные немецкие гарнизоны. Пять лесных сел взяли в кольцо конники, по меньшей мере, пять полков оборонялись там. Их и надо добить поскорее. Это кавалеристам по силам.

И Баранов и Осликовский ответили: противник ведет такой мощный огонь, что днем активные действия невозможны. Начнут выполнять приказ вечером.

Едва закончился этот разговор, генерала Белова вызвал к телефону Жуков. В последние дни, когда стало ясно, что контрудар не принес ожидаемого успеха, Жуков говорил с Беловым все резче и резче. Сейчас голос командующего звучал особенно раздраженно:

— Что ты там закопался? Боишься вперед идти?! Если к исходу дня задачу не выполнишь, пеняй на себя.

— Товарищ генерал армии…

— По всей строгости ответишь! Сам приеду! — В трубке раздался щелчок.

— Если нынче не прорвемся, отвечу по всей строгости. Он взвинчен. Он сам приедет, — негромко произнес Белов, отвечая на вопросительный взгляд Щелаковского. — А мы не прорвемся ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Есть вещи, которые выше наших возможностей.

— Ты прав, командир. Но если Жуков появится здесь, объяснять и разбираться будет поздно… Послушай меня, Павел Алексеевич, отправляйся на передовую.

— Это похоже на бегство.

— Оставь свое самолюбие, — перебил Щелаковский. — Дорог тебе корпус или нет?! Для того тебя партия растила, чтобы кто-то под горячую руку… Мы с тобой на равных правах, верно? Ты приказываешь, я даю согласие, подписываю. А теперь я тебе приказываю как комиссар и прошу как друг: отправляйся на сутки без всяких оговорок.

— А ты?

— Не беспокойся, — усмехнулся Алексей Варфоломеевич. — Если приедет Жуков, побеседую с ним по душам. Мы ведь еще в двадцать седьмом году рука об руку работали. Он был командиром-единоначальником в тридцать девятом кавполку седьмой Самарской дивизии, а я — секретарем партбюро. Фактически — комиссаром. Тогда еще приходилось холодной водичкой его поливать. Короче говоря, поезжай… Ты все равно ведь собирался.

— Нет, не все равно, — ответил Белов. — Но, пожалуй, ты прав.

Повернулся и медленно, чуть сутулясь, вышел из комнаты.

Подседланный Победитель ждал у коновязи. Тронув ладонью морду потянувшегося к нему коня, Павел Алексеевич вскочил в седло и выехал на улицу. Возле крайних домов его рысью догнал старший лейтенант Михайлов. Пристроился сзади и сопел сердито: обиделся — не позвал генерал…

К Баранову добрались засветло. Под старыми соснами стояла бревенчатая избушка в два оконца, с низким потолком. На пол набросаны еловые лапы. Поверх их расстелен ковер, на котором восседал угрюмый краснолицый Виктор Кириллович. Поднялся, шагнул навстречу Белову:

— Товарищ генерал, скажите мне, в каком уставе написано, чтобы конница на танки перла, чтобы лесные завалы штурмовала? У немцев на каждый мой пулемет — три пулемета, на каждую пушку — пять пушек, на каждого моего бойца с винтовкой — отделение автоматчиков. А мы — восемь атак в сутки. Лучших людей теряю. Каждый третий у меня убит или ранен. И ради чего? Возьму я сегодня эту проклятую деревню, а у немцев за ней еще десять таких же.

— Ты пьян, Виктор Кириллович?

— А это я нарочно, — невесело засмеялся Баранов. — С пьяного какой спрос? Вот велел командирам полков, чтобы они людей не гробили. Пригодятся нам еще люди. А меня пускай судят, если на то пошло. Один отвечу.

— Я вынужден буду назначить расследование, — тихо произнес генерал. Баранов хотел возразить, но Павел Алексеевич опередил его: — Лучше расследование назначу я, чем этим займутся сверху.

— Да уж точно, — кивнул Баранов, и в глазах его блеснула хитринка. — Только не сегодня. Обождите, пока бой кончится.

— Посмотрим. — Павел Алексеевич поднялся с ковра. В душе его не было осуждения. Формально Баранов нарушил порядок, совершил проступок, если не преступление. Но действительно, какой смысл бросать людей на непреодолимые укрепления?

Назначить расследование придется. Это долг командира. Однако доверить расследование надо людям не только принципиальным, но и понимающим, опаленным боями. Пусть займется Грецов. И начальник политотдела Милославский. Последний сам недавно комиссарил в 131-м Таманском полку, человек смелый, образованный, умный… Но какими бы ни были результаты расследования, Павел Алексеевич все равно станет защищать Баранова перед начальством. Если, конечно, самого сегодня не снимет с должности Жуков…

Командный пункт 9-й Крымской кавдивизии Павел Алексеевич разыскал, когда было уже совсем темно. Полковник Осликовский доложил, что конники ведут бой за населенный пункт Высокое. Там у фашистов мощный оборонительный узел, но наши подразделения обошли его, обложили со всех сторон.

Голос у Осликовского тоже простуженный, хриплый. Заикается он больше обычного. От усталости, наверно, от напряжения. Полковник, как всегда, строг, суховат, затянут ремнями. Шинель, шапка, осунувшееся лицо — все покрыто копотью, сажей.

— Высокое взять сегодня же! — распорядился Белов.

— Ночью вы-вы-вышвырнем немца, — сказал Осликовский и начал деловито докладывать, как подготовлен бой.

Подвезены снаряды и патроны. Удалось договориться с подполковником Дегтяревым — его полк гвардейских минометов даст залп. Подтянуты двенадцать танков из 145-й танковой бригады. Они пойдут в атаку вместе со спешенными конниками.

— Пусть артиллеристы катят орудия в боевых порядках наступающих и бьют по огневым точкам прямой наводкой, — посоветовал Павел Алексеевич.

Он дождался начала боя. Увидел, как полыхнули за лесом залпы «катюш» и пронеслись вдали