яркие хвосты реактивных снарядов. Услышал нарастающий грохот орудий. Этот штурм лесного села, эта атака — они решат все и не решат ничего. Если Белов сообщит в штаб фронта, что Высокое взято и кавалеристы продвинулись вперед, гнев начальства будет самортизирован. Но за Высоким у немцев оборудован не менее мощный оборонительный узел, и дивизия Осликовского застрянет возле него…

У Павла Алексеевича болела голова, и вообще он чувствовал себя скверно. Подавленное состояние, вялость — он не способен был сейчас ясно мыслить и поступать решительно. Сказывались разговор с Жуковым и усталость. Ведь Белов тоже не спал почти трое суток. И самое необходимое — восстановить силы.

Землянка штаба дивизии, в которую он спустился, оказалась не очень уютной. Четырехугольная яма, накрытая бревнами. Потолок низкий, сгибаешься в три погибели. По углам ямы горят небольшие костры. Над каждым сделана в потолке вытяжная дыра, но дым не желал подниматься вверх. Он клубился в землянке, выжимая слезы из глаз. Лишь возле самого пола, на котором впокат спали люди, можно было дышать.

Генералу освободили место возле дальней стенки, на подстилке из еловых лап. В ногах костер. Возле головы — тоже. Приятно, тепло, однако лежать надо скорчившись. Если распрямишься, огонь лизнет или шапку, или сапоги.

При колеблющемся свете Павел Алексеевич видел начальника штаба дивизии полковника Баумштейна, отдававшего какие-то приказания по телефону. Баумштейн часто кашлял, наверное, от дыма, каждый раз аккуратно прикрывая трубку рукой. Лицо у него черное от копоти, белки глаз блестят.

Было обидно чувствовать себя бездомным беглецом. Зря послушался Щелаковского и уехал из штаба. Надо быть твердым до конца, чтобы никогда не мучила совесть. Ведь он, значит, все-таки испугался? И главное — не поборол свой страх. А чего ему бояться? Смерти? Павел Алексеевич усмехнулся: смерть поджидала его на каждом шагу. Только если уж погибнуть, то в бою, по-солдатски.

Он закончит свой путь честно, как подобает русскому воину. Если к утру Высокое не будет взято, сам поведет в атаку кавалерийский полк. И обязательно в бурке…

Помнится, он осуждал командующего Южным фронтом генерала Тюленева за то, что тот лично повел на штурм батальон, стремясь сбросить немцев с плацдарма в Днепр. Но бывают, значит, такие ситуации, когда генералу не остается ничего другого — лишь самому вести вперед роту, батальон или полк…

От приглушенных расстоянием взрывов со стены падали комочки земли. Когда открывалась дверь, по полу расползался холодный воздух. Павел Алексеевич вздыхал, кашлял, стараясь устроиться между двух костров, слушал телефонные разговоры полковника Баумштейна и никак не мог заснуть. А тут еще этот проклятый дым ест глаза, копоть оседает на лицо, на бекешу… Завтра, наверно, после боя эту землянку сделают братской могилой. Трудно долбить мерзлую землю, а тут готовая яма…

Если бы мог он тогда, усталый, измученный, оскорбленный, заглянуть на несколько лет вперед! Он увидел бы себя в сверкающем банкетном зале в Берлине на торжественном приеме в честь победителей-полководцев. Он услышал бы тост, поднятый за него маршалом Жуковым: «Вот Белов до сих пор обижается на меня за Серпухов, но его группа сорвала прорыв крупных сил немцев к Москве, а ведь это главное!»

Нет-нет, тогда, в задымленной тесной землянке, все это показалось бы ему сказочным сном. Ведь был еще только ноябрь 1941 года, еще немцы победно шли к советской столице, и на их пути, под их танками у безвестных деревень безвестно гибли русские люди, не думавшие о славе, мечтавшие лишь об одном: задержать, остановить вражескую лавину.

Что уж там — генеральский банкет в Берлине! Насколько легче и яснее стало бы Белову, перенесись он в этот вечер мысленно всего лишь на сто километров на запад, в штаб командующего 4-й полевой армией немцев фельдмаршала фон Клюге. Этот выдержанный, хладнокровный, холеный аристократ, казалось бы лишенный всяких эмоций, последние сутки заметно нервничал. Еще бы! Началось решающее наступление на Москву, начался последний бросок к русской столице, и те, кто первым придет к финишу, получат самые большие награды.

Немецкие войска быстро продвигались севернее Москвы. Генерал Гудериан вел свои войска к Оке. А перед фельдмаршалом фон Клюге лежал объяснительный документ, подготовленный штабом. Этот документ надо было подписать и отправить в Берлин.

«Командование 4-й армии докладывает, что оно, вследствие больших успехов, достигнутых противником на ее правом фланге, было вынуждено ввести в бой резервы, сосредоточенные в тылу для намеченного на завтра наступления, и поэтому не в состоянии перейти в наступление в районе между р. Москва и р. Ока».

6

Утро вечера мудренее — точно сказано в поговорке! Павел Алексеевич проснулся от громких голосов, от веселого шума. Посреди землянки стоял полковник Осликовский и, запрокинув голову, пил из кружки. Вытер рукавом шинели рот, шагнул к Белову:

— Т-т-товарищ ге-генерал! Крымская дивизия взяла Высокое! За-за-захвачен штабной немецкий офицер с важными бумагами.

— Спасибо, Николай Сергеевич! Спасибо! Где пленный?

— К-к-кононенко забрал. В штаб корпуса повезли.

— Михайлов, коня!

Пленный оказался капитаном из штаба 13-го армейского корпуса. Когда приехал Белов, Кононенко уже заканчивал допрос. Отвечал капитан очень подробно и многословно. Павел Алексеевич строго взглянул на Кононенко: почему такой разговорчивый гитлеровец? Однажды был случай — «поднажали» начальник разведки и переводчик на пленного, так припугнули, что немец всему поддакивал, со всем соглашался, наговорил черт знает что. Тогда Белов сделал внушение своему разведчику: ненависть к фашистам одно, а порядок, интересы службы — выше других эмоций. От «языка» нужны достоверные сведения, а не испуганная болтовня.

С тех пор Кононенко на допросах вел себя сдержанно, только глаза выдавали его: от одного взгляда пленные пятились, втягивая голову в плечи. Но с этим штабным офицером все иначе. Он не испуган. Наоборот, самоуверенный капитан просто не считал нужным скрывать что-либо. Уже сегодня его сведения устареют. В ближайшие дни немецкие войска возьмут Москву. Остальное не имеет значения.

У пленного нашли боевой приказ, из которого Павел Алексеевич узнал: только в первом эшелоне против его группы действовали три вражеские пехотные дивизии: 17, 137 и 260-я. Еще три спешили на усиление.

На душе сразу стало спокойней. Его группа хоть и не добилась заметного успеха, но сковала крупные силы противника. А это уж кое-что значило.

Пленного капитана и захваченные документы отправили в штаб Западного фронта. Одновременно Белов запросил разрешение перейти к обороне — слишком уж не в его пользу было соотношение сил.

Подсчитывались потери. Их было много. Больше трех тысяч бойцов и командиров выбыло из корпуса в серпуховских лесах. Столько же, вероятно, потеряли и немцы.

Генерал Жуков в корпус