Великий американский физик Джозайя Уиллард Джиббс (1839–1903) первым применил в химии второй закон термодинамики – закон, определяющий непроизвольное увеличение беспорядочности энергии в замкнутой системе. Именно Джиббс наиболее четко сформулировал принцип спонтанного возрастания беспорядка по мере старения Вселенной. Среди тех, кто распространил взгляды Джиббса на сферу философии, был блестящий математик Норберт Винер (1884–1964), который сказал: «Энтропия возрастает, в результате все замкнутые системы Вселенной естественно тяготеют к распаду и обезличиванию, к потере своих характерных свойств, движутся от менее вероятного состояния к более вероятному, от организованности и дифференциации, при которых существуют различные свойства и формы, к единообразию и хаосу. Во Вселенной Джиббса порядок вероятен наименее, а хаос – наиболее. Но хотя Вселенная как целое склонна к деградации, в ней имеются отдельные анклавы, противостоящие общему упадку, с временной и ограниченной тенденцией к росту организованности. Жизнь находится в одном из таких анклавов».

Итак, Винер объявляет живых существ вообще и человека в частности героями войны против энтропии. В другом пассаже он называет это войной против зла: «Без этого редкостного органического несовершенства (то есть фундаментального элемента случайности в строении Вселенной) было бы очень трудно определить, что именно мы считаем злом. Человеческие существа, – утверждает Винер, – являются выразителями антиэнтропийного процесса. У нас есть рецепторы чувств. Мы общаемся друг с другом. Мы используем то, что узнаем друг от друга. Поэтому мы – нечто большее, чем пассивные жертвы универсального хаоса. Мы, человеческие существа, – не изолированные системы. Мы принимаем пищу, которая генерирует энергию внешнего мира, и в результате сами являемся частицей этого большого мира, в котором содержатся источники нашей жизни. Но гораздо важнее то, что мы принимаем из того же мира информацию наших органов чувств и действуем на ее основе». Иными словами, тут налицо обратная связь. С помощью коммуникаций мы учимся управлять средой. И Винер говорит: «Путем управления и коммуникаций мы постоянно боремся с тенденцией природы к деградации организованного и разрушению осмысленного: тенденцией… к росту энтропии. Мы не только наблюдатели последней стадии умирания мира». То есть в конечном итоге энтропия неизбежно всех нас сумеет распять, хотя на коротком отрезке мы можем победить.

Но что, если человеческое существо превратится, нечаянно или намеренно, в изолированную систему?

Скажем, отшельник. Вот он живет в темной пещере, куда не поступает никакая информация. Питается грибами, которые дают ему достаточно энергии для поддержания существования. В его распоряжении только собственные духовные и ментальные ресурсы, но они в конце концов исчерпываются. Постепенно хаос подчиняет его себе, силы энтропии захватывают его ганглии, его синапсы, все меньше данных поставляют ему чувства, и вот он полностью покоряется энтропии. Он перестает двигаться, расти, дышать, вообще как-либо функционировать. Подобное состояние мы называем смертью.

Для этого не надо даже прятаться в пещере. Можно уйти во внутреннюю эмиграцию, отгородившись ото всех источников жизненной энергии. Такое бывает, когда источники энергии угрожают тебе самому, выводят тебя из равновесия. Но и равновесие само по себе тоже является угрозой, хотя обычно этого и не замечают. Многие семейные люди яростно сражаются за равновесие. Они держатся друг за друга, но изолируют себя от остальной Вселенной, превращаются в замкнутую систему из двух элементов, из которой, во имя мертвенного равновесия, изгоняется всякая жизнь. Двое могут погибнуть так же, как одиночка. Я бы назвал это единобрачным заключением. По словам моей сестры Джудит, она бросила своего мужа, потому что, живя с ним, почувствовала, что умирает со скуки. Впрочем, Джудит порядочная стерва.

Естественно, закрытость чувств не всегда зависит от собственной воли. Она приходит, хотите вы того или нет. Но иной раз она зависит и от нас, если мы сами забираемся в коробку; правда, порой нас запихивают в нее. Это я говорю об энтропии, которая неизбежно всех нас прижмет, рано или поздно. «Зрение, слух, обоняние – все уходит[8], – как заметил добрый старый Билл Ш.», и кончим мы без зубов, без глаз, без всего на свете. Без всего! Или, как сказал тот же умный человек, час за часом мы зреем и зреем, затем час за часом гнием и гнием, вот и весь сказ, и нечего больше добавить.

Я предлагаю в качестве примера самого себя. О чем говорит печальная история этого человека? Неизбежное притупление редкостной способности. Ослабление притока информации извне. Частичная смерть при жизни. Разве сам я не жертва энтропийной войны? Не застывал ли я, не немел ли на ваших глазах? Не очевидны ли мои боль и горечь? Кем я буду, когда перестану быть самим собой? Я умираю, я сгораю, я тлею. Самопроизвольное гниение. Судороги упадка. Я создан ради уничтожения. Я становлюсь пеплом и прахом и буду ждать метлу, которая меня выметет.

Очень красноречиво, Селиг. Получишь «А». Написано ясно и сильно. Чувствуется превосходное знание надлежащих источников. Будешь первым в классе. Ну что, теперь тебе лучше?

Это была безумная идея, Китти. Глупая фантазия. Она никогда не воплотилась бы в реальность. Я хотел от тебя невозможного. Результат мог быть только один: я должен был раздосадовать тебя, надоесть и оттолкнуть. Впрочем, Найквист тоже виноват. Идея принадлежала ему. Но нет, вините меня одного. Разве следовало мне прислушиваться к безумцу? Меня вините, меня!

Аксиома: переделывать душу любимой значит грешить против любви, даже если ты воображаешь, что после переделки будешь любить ее еще сильнее.

Найквист предположил:

– Быть может, она тоже читает мысли, и блокада – результат интерференции, столкновение твоей передачи и ее, в итоге волны гасятся в одном направлении или в обоих. Вот и нет передачи, ни от нее к тебе, ни от тебя к ней.

Было это в августе 1963 года, через две или три недели после нашей встречи, Китти. Мы еще не жили вместе, но уже побывали парочку раз в постели.

– У нее нет ни намека на телепатию, – возразил я. – Она здоровая, совершенно нормальная, уравновешенная девушка. И потому никаких мыслей она не читает.

– Не будь так уверен, – сказал Найквист.

Он еще не был знаком с тобой. Хотел познакомиться, но я не торопился вас свести. И ты тоже ничего не знала про него.

– А ты считаешь, что телепаты – больные, ненормальные и неуравновешенные? – переспросил он. – Quod erat demonstrautum – что и требуется доказать. Говори за себя.

– Телепатия искажает природу человека, – настаивал я. – Затемняет душу.

– Твою, может быть. Но не мою.

Он был прав. Ему телепатия не вредила. А у меня, возможно, и не возникло бы никаких проблем, родись я без своего дара. Тогда я не мог бы оправдывать им свои многочисленные недостатки. Но бог знает сколько вокруг неврастеников, которые никогда не читали мыслей.