Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бремен не чувствовал боли – только леденящий ужас. Он натянул джинсы и снова прыгнул, но не в сторону, где Файетт непременно настигла бы его, а прямо через нее – правой ногой оттолкнулся от ее поясницы, словно турист, нашедший камень посреди бурной речки, после чего сорвал полог кровати с одной стороны, раздвинул тонкую ткань с другой, со всего размаху приземлился на локти и пополз к двери. Миз Морган барахталась в складках полога и пыталась схватить его за ноги.
Резкая боль в бедре и в боку вонзилась в него, подобно электрическому разряду в нервы спинного мозга.
Не обращая внимания на боль, он продолжал ползти к двери. А потом оглянулся.
Файетт выбралась из прозрачного полога кровати и была уже на полу; она ползла за ним, царапая накрашенными ногтями по деревянному полу. Ее челюсти с вставленными протезами выдавались вперед, словно у оборотня, превращавшегося в волка.
Бремен оставлял за собой кровавый след, и женщина как будто принюхивалась, приближаясь к нему по скользким доскам.
Вскочив на ноги, Джереми бросился бежать, натыкаясь на стены в коридоре и на мебель в гостиной. Он испачкал кровью диван, когда споткнулся и перелетел через него, прежде чем прыгнуть к двери. И вот он уже снаружи, жадно вдыхает холодный воздух, одной рукой придерживая джинсы, а другой зажимая рану на бедре. Хромая, Джереми побежал вниз по склону холма.
Ротвейлеры за проволочной оградой сходили с ума – захлебываясь рычанием, они прыгали на сетку. Услышав смех, Бремен оглянулся на бегу – миз Морган стояла в дверном проеме, и через прозрачную ночную рубашку просвечивало ее длинное и сильное тело.
Она смеялась, а во рту у нее блестели лезвия.
Бремен увидел продолговатый предмет в ее руках – знакомое движение, после чего послышался звук заряжаемого дробовика шестнадцатого калибра. Джереми попытался бежать зигзагом, но рана на ноге замедляла движение, и зигзаги превратились в череду неуклюжих рывков, как будто проржавевший Железный Дровосек пытался выполнить какой-то хитроумный маневр. Бремену казалось, что он одновременно плачет и смеется, хотя на самом деле не издал ни звука.
Оглянувшись, Джереми увидел, что Файетт наклоняется, после чего начинает тарахтеть генератор позади «холодильника», и подъездную дорожку ниже гасиенды, флигель, хлев и ближайшие три сотни футов поля за домом внезапно заливает свет мощных прожекторов, превращая ночь в день.
Она уже делала это раньше. Бремен побежал, сломя голову, к флигелю и джипу, но потом вспомнил, что машину переставили, и сообразил, что хозяйка наверняка вывела ее из строя – скорее всего, сняла крышку распределителя зажигания. Преодолевая отвращение, он попытался прочесть ее мысли, но белый шум вернулся, причем стал еще громче. Джереми снова оказался среди бушующего урагана.
Она уже делала это раньше. Много раз. Бремен понимал: если он побежит к дороге или к реке, миз Морган без труда настигнет его на джипе или на «Тойоте». Флигель – явная ловушка.
Он резко затормозил на ярко освещенном гравии и застегнул джинсы. Потом наклонился, чтобы осмотреть раны на бедре и в боку, и едва не потерял сознание: сердце билось так сильно, что его удары напоминали тяжелые шаги за спиной. Джереми сделал несколько медленных, глубоких вдохов, прогоняя черные пятна перед глазами.
Джинсы пропитались кровью, и обе раны все еще кровоточили, но несильно – похоже, артерия не повреждена. Будь это артерия, я бы уже был мертв. Не обращая внимания на головокружение, Джереми встал и оглянулся на гасиенду, оставшуюся ярдах в шестидесяти позади него.
Морган, в джинсах и рабочих ботинках, вышла на крыльцо. Верхнюю половину ее тела прикрывала лишь забрызганная кровью ночная рубашка. Рот и челюсти выглядели иначе, но с такого расстояния Бремен не мог точно сказать, на месте ли зубные протезы.
Она открыла электрощит в дальнем конце крыльца, и у ручья и вдоль подъездной дорожки вспыхнули новые дуговые лампы.
Джереми казалось, что он стоит посреди пустого стадиона, освещенного для ночной игры.
Файетт подняла дробовик и, не целясь, выстрелила в его сторону. Бремен отпрыгнул, хотя и знал, что находится на безопасном расстоянии. Дробь ударила в гравий у его ног.
Он снова оглянулся, пытаясь справиться с паникой, которая вернулась вместе с ревом белого шума и путала мысли, а потом повернул налево, к валунам позади гасиенды.
За скалами тоже вспыхнули прожекторы, но беглец упорно карабкался вверх, чувствуя, что рана на бедре снова начала кровоточить. У Джереми было такое впечатление, словно у него вырезали кусок мяса с помощью острой, как бритва, ложечки для мороженого.
Сзади послышался еще один выстрел из дробовика, а потом рычание и вой – миз Морган спустила собак.
За несколько недель до того, как выяснилось, что причина головных болей Гейл – опухоль мозга, Джереми получает письмо от Джейкоба Голдмана.
Дорогой Джереми,
Я все еще пытаюсь осмыслить ваш с Гейл последний визит и результаты предложения использовать вас в качестве «подопытных кроликов» для картирования глубоких областей коры. Результаты по-прежнему – как мы обсуждали лично и по телефону в прошлый четверг – поразительные. Другого слова я не подберу.
Я уважаю вашу частную жизнь и ваши желания и поэтому больше не буду пытаться убедить вас присоединиться ко мне в изучении так называемой телепатической связи, способность к которой вы приобрели в подростковом возрасте. Даже если б ваша простая демонстрация оказалась недостаточно убедительной, продолжающие поступать цифровые данные способны убедить кого угодно. В частности, они убедили меня. В определенном смысле я испытываю облегчение, что в наших исследованиях мы не будем углубляться в эту область, хотя вы должны понимать, какой бомбой стало это открытие для одного пожилого физика, который занялся исследованием мозга.
Тем временем ваше последнее письмо, посвященное математическому анализу, который для меня по большей части слишком сложен, стало еще более мощной бомбой. По сравнению с ней Манхэттенский проект может оказаться сущей мелочью.
Если я правильно понял ваш анализ с использованием фракталов и теории хаоса (по вашим словам, полученные данные практически не оставляют места для альтернативной гипотезы), то сложность человеческого разума превышает самые смелые ожидания.
Если двумерная голографическая картина сознания человека, полученная методом Паккарда-Такенса, верна – в чем я не сомневаюсь, – то человеческий разум является не просто органом самосознания Вселенной, но также (прошу простить меня за чрезмерное упрощение) и конечным арбитром. Я понимаю, что вы использовали термин «странный аттрактор» из теории хаоса как описание роли разума в создании фрактальных «островов резонанса» в хаотичном море коллапсирующих волн вероятности, но мне по-прежнему трудно представить Вселенную, не имеющую формы, за исключением той, которая навязывается ей человеческим наблюдением.