Начальник отдела по борьбе с контрреволюцией ВЧК в 1918 году Иван Полукаров тоже командирован Дзержинским на фронт, где умер от гулявшего по России тогда тифа. Александр Скороходов, недолго возглавлявший после гибели Урицкого Петроградскую ЧК, также отправлен на передовую, здесь в 1919 году попал на Украине в плен к петлюровцам и расстрелян ими на станции Жмеринка. На Украину же направлен из центра высокопоставленный чекист Пузырев, осенью 1919 года убитый здесь в бою. Один из руководителей Саратовской ЧК Сергей Афанасьев при наступлении белых отправлен на фронт в качестве представителя ЧК и комиссара, в начале 1919 года он в боях за станцию Деркуль попал в окружение, до последнего отстреливался от казаков из пулемета и, не желая попадать в плен, застрелился из личного нагана. Таких примеров героического и даже фанатичного поведения сотрудников ЧК на фронте в архивах достаточно, в эту структуру чаще всего попадали действительно верящие в большевистские идеи и преданные советской власти люди.

В 1920 году в бою с поляками погиб известный чекист Владимир Дукельский. Его родной брат Семен Дукельский тоже служил в эти годы в ЧК, но не погиб на фронтах Гражданской войны, а сделал в 20 – 30-х годах в органах госбезопасности СССР большую карьеру: он был начальником Воронежского управления ГПУ, а в 1937 году и вовсе поставлен Сталиным руководить Комитетом кинематографии Советского Союза (взамен расстрелянного тогда в репрессии главного советского «киноведа» Шумяцкого), хотя на ниве руководства кино кадровый чекист Дукельский надолго не задержался. На польском фронте в 1920 году убит и другой видный чекист – командовавший здесь всеми частями войск ВЧК при Западном (польском) фронте Петр Боревич, его застрелили польские диверсанты в советском тылу под Полоцком.

Другой известный чекист из поляков Чеслав Путовский погиб позднее в затянувшейся борьбе с басмачами на посту начальника Таджикской ЧК. Так же уже после окончания официальной Гражданской войны на Северном Кавказе в бою погиб начальник Ставропольского ГПУ Виктор Гофицкий, как говорилось в чекистских документах, «в операции по ликвидации банды Ключника под Ставрополем» (на самом деле это были восставшие от голода местные казаки и крестьяне). Первый начальник Оренбургской ЧК Семен Штыб был направлен руководить подавлением антисоветского движения горцев Кавказа, где в 1923 году погиб на операции против одной из банд в горной Чечне. В напряженной борьбе на Северном Кавказе чекисты достаточно высокого ранга гибли часто. В марте 1920 года восставшими горцами имама Нажмуддина Гоцинского убит первый начальник Дагестанской ЧК Султан-Саид Казбеков, перебежавший к большевикам из рядов местных левых эсеров.

Член коллегии ВЧК Глеб Бокий оставил пост главы Петроградской ЧК и организовывал подполье в занятом немцами Минске. Федор Фомин работал в тылу врага на Украине на нелегальном положении. Начальник Секретно-политического отдела ВЧК Сергей Уралов в конце 1919 года, в дни решающего наступления красных войск на Колчака, назначен главой ЧК по только что освобожденной Сибири. Позднее в должности главного полпреда ВЧК по Сибири его сменил другой приближенный к Дзержинскому чекист Иван Павлуновский, до того бывший заместителем начальника Особого отдела ВЧК. При всех других показателях обвинить первое поколение чекистского руководства в личной трусости или желании отсидеться в эти тревожные годы в московских кабинетах не получится. Другое дело, что многие из этих высокопоставленных командированных Дзержинским на фронты чекистов (особенно Василий Манцев с Мартином Лацисом на Украине) и здесь поощряли зверства «красного террора», да и сами в них активно участвовали.

Дзержинский и собственного племянника Романа Пилляра, взятого им в ЧК, не стал беречь в Москве и тоже командировал на фронт и для работы в тылу врага. Молодой чекист Пилляр работал нелегально в занятой немцами Литве, арестовывался германской контрразведкой, весной 1919 года при работе в тылу поляков арестован ими и приговорен к смерти, выводился на имитированный расстрел, пока не был в декабре 1919 года обменян ЧК на пленных поляков. Пилляр и затем работал в разведке в Германии, после смерти высокопоставленного дяди Феликса продолжал делать успешную карьеру в ГПУ – НКВД, был начальником НКВД по всей Средней Азии, эту карьеру прервал на должности начальника Саратовского управления НКВД арест и расстрел в 1937 году по делу о «польской организации» внутри НКВД.

Значительная часть печальных эксцессов (которые Бунин в своих «Окаянных днях» отказывался считать именно эксцессами, а именовал запланированными элементами политики чекистского террора) приходилась и на обращение с пленными на фронте. Если уж к самому верховному правителю России Александру Колчаку, одному из самых известных и лично благородных лидеров Белого дела, так отнеслись в чекистском плену, что уж говорить об обычных пленных офицерах.

Ведь Колчака даже не Красная армия взяла в плен, а при отступлении его армии он был фактически выдан чешскими легионерами в качестве платы за проезд эсеровскому Политцентру, а уж тот передал сибирского верховного правителя красным чекистам в Иркутске. Колчаку не дали ни права на суд, ни сказать последнюю речь, ни даже попрощаться с арестованной вместе с ним любимой женщиной Анной Тимиревой, гоняемой затем советской властью десятилетиями по сталинским лагерям. После недолгих допросов в иркутской тюрьме этот неординарный морской офицер и ученый был попросту застрелен 7 февраля 1920 года на берегу замерзшей Ангары вместе со своим соратником Пепеляевым и сброшен в ледяную прорубь чекистами под началом председателя Иркутской ЧК Самуила Чудновского – бывшего левого эсера. Это именно ему о поручении убить Колчака телеграфировал Владимир Ильич Ленин свое знаменитое: «Беретесь ли сделать это архинадежно?» Вернее сказать, слова эти в телеграмме от 20 января 1920 года Ленин адресовал заместителю Троцкого в Реввоенсовете Склянскому и представителю РВС в Сибири Смирнову, тоже видному затем троцкисту, а уж они довели в Иркутск ленинскую директиву до ее исполнителя чекиста Чудновского. Попытка Колчака сказать последнее слово была пресечена револьверными залпами чекистов Чудновского. Эта история и в годы советской власти выглядела не слишком геройски для иркутских чекистов, по крайней мере когда сошел на нет революционный угар 20-х годов вместе с бодрой песенкой агитпропа «Как Иркутская ЧК разменяла Колчака», а сам ее главный герой Самуил Чудновский уже был в Большой террор расстрелян своими. Эту историю старались обойти особым вниманием, не сосредотачиваясь на личности адмирала и больше рассказывая о «колчаковском терроре в Сибири».

Сейчас же, когда о личности Колчака нам стало известно больше, а на месте его расстрела поставлен большой крест, симпатии все большей части российского общества склоняются от бравых чекистов Чудновского (стрелявших в безоружных, по некоторым сведениям, в изрядном подпитии) к самому адмиралу и бывшему командующему Черноморским флотом России. Недавно в современной России даже открыли в Иркутске музей Колчака и собрались поставить вождю Белого движения памятник в этом городе, но в полном соответствии с сегодняшней сумятицей в умах наших граждан и политиков в оценках нашей истории вокруг этих инициатив развернулись нешуточные страсти. Освободившись от коммунистической власти, страна не освободилась до сих пор от массы коммунистических мифов и установок. Да и сам музей Колчака по этим же причинам в Иркутске открыт очень странный – в камере действующего городского СИЗО, которое и в 1920 году было губернской тюрьмой и где Колчак провел последние дни перед расстрелом. И понятно, что простым смертным вход в этот «музей» закрыт. Это очень странная традиция последних лет – мемориал в тюрьме, недавно в питерских Крестах поставили памятник Анне Ахматовой прямо внутри здания СИЗО, хотя знатоки ахматовского наследия и возражали: Ахматова ждала права на передачу сыну посылки в Кресты в своем знаменитом стихотворении все же на улице, а не внутри тюрьмы.