Одной из самых колоритных чекисток первых лет этой службы была Антонина Пальшина, еще в царской России прославленная прессой как «казак Антошка»: эта пензенская авантюристка на манер девицы-кавалериста Дуровой под видом парня воевала на фронтах Первой мировой в казачьей коннице. Кстати говоря, другая знаменитая в те годы русская женщина-воин и командир легендарного женского «Батальона смерти» Мария Бочкарева в 1920 году в эту кровавую карусель расстреляна в Красноярске по приказу начальника ЧК по Сибири Павлуновского как «деятель царского режима». После 1917 года экспансивный характер юной кавалеристки Тони Пальшиной привел и ее в ВЧК, с февраля 1918 года она сотрудник Смоленской ЧК и жена ее начальника Фролова, а затем участник зачисток бывших белогвардейцев в ЧК Новороссийска, где, по воспоминаниям самой Пальшиной, ей «каждый день приходилось применять оружие». Уйдя из ЧК – ГПУ только в 1927 году, Пальшина до глубокой старости работала медсестрой в родной Пензе.

Часто в ЧК женщин новой «раскрепощенной от предрассудков» России вели не политические устремления или феминистическая позиция, а именно авантюризм, как эту пензенскую девушку, прошедшую путь от патриотического образа «казака Антошки» до чекистки эпохи «красного террора». Не всем известно, но муза и возлюбленная Сергея Есенина по имени Галина Бениславская с 1918 по 1922 год тоже работала в ВЧК. Неизвестно, что эту богемную даму из Серебряного века и любительницу поэзии увлекло в ЧК, она затем была фактически гражданской женой Есенина до встречи его с Айседорой Дункан, хотя многие исследователи и полагают, что в объятия Есенина ее поначалу отправлял как агента начальник секретного отдела ГПУ Яков Агранов. Хотя позднее Бениславская действительно с головой ушла в любовь к Есенину, тяжело переживала его уход от нее и затем уход из жизни вообще, в 1926 году бывшая чекистка Бениславская пришла к могиле поэта на Ваганьковском кладбище и прямо здесь застрелилась. Вряд ли и в ВЧК ранее эту утонченную и экзальтированную даму привели только ее большевистские воззрения и вера в марксизм.

Хотя были и идейные большевички, как чекистка с не менее извилистой судьбой Софья Соколовская. Эта ярая коммунистка была членом подпольного ревкома в Одессе, а после ухода белых в Одесской ЧК участвовала в массовых расстрелах. После Гражданской войны работала в Коминтерне и во внешней разведке, в 1935 году в ее судьбе произошел нестандартный поворот – Соколовскую назначили директором киностудии «Мосфильм», а в 1937 году уже стандартный для многих первых чекистов поворот – арест и расстрел НКВД. Когда о бывшей коминтерновке и чекистке вспомнил секретарь Коминтерна Димитров, Сталин ответил ему: «Соколовская оказалась французской шпионкой».

Еще одно ноу-хау ленинской ВЧК времен Гражданской войны, которое никак нельзя обойти своим вниманием, – активное привлечение в ее ряды революционеров-интернационалистов из числа иностранцев. Правда, рассказы о том, что целые части ЧК состояли полностью из иностранных революционеров, отличавшихся какой-то неслыханной даже для русских по крови чекистов жестокостью, о целых цепях китайцев в чекистских кожанках – более из области слухов тогдашнего времени. И в чистом виде они встречались лишь на страницах художественных произведений на тему Гражданской войны. Иногда этот прием белые публицисты использовали, чтобы еще точнее подчеркнуть антирусский характер большевистской власти, как Борис Савинков в своей повести «Конь вороной», живописавший, как китайские чекисты обучали коллег жутким пыткам белых с крысой под кастрюлей, прогрызавшей от голода обреченному живот.

Китайских бойцов-интернационалистов действительно было немало в Красной армии, здесь были некоторые отдельные части полностью из китайцев, а в Москве при РВС был даже отдельный штаб китайских отрядов под началом китайского большевика Шен Ченхо. Китайских граждан в большом количестве завозили в Российскую империю в 1914–1917 годах в качестве дешевой рабочей силы, призванной заменить ушедших на фронт русских мужиков, и они составляли что-то вроде трудармий у большевиков позднее или стройбатов Советской армии в годы «развитого социализма» при Брежневе. К кровавым годам нашей Гражданской войны эта масса забытых в чужой стране, малограмотных, плохо понимающих по-русски, увлеченных пропагандой новой идеи всеобщего братства китайцев в основном подалась в Красную армию. Здесь исполнительные, терпеливые и неболтливые китайские товарищи пришлись большевикам очень кстати, из них составляли целые роты и батальоны, но по той же причине небольшой грамотности и плохого знания языка в ЧК массово китайцев не брали. Уж разведчик из такого не говорящего по-русски и имеющего экзотическую внешность чекиста точно бы не получился. Поэтому страшные рассказы о толпах китайских палачей в кожанках, следовавших за спиной то ли Фрунзе, то ли Якира, практиковавшихся на пленных белых в экзотических азиатских пытках, остаются все же по большей части легендами послереволюционных лет. И вряд ли какой-то историк назовет вам фамилию китайца, занимавшего в те годы хоть сколько-нибудь высокую должность в ВЧК.

Корейских бойцов в рядах РККА и красных партизан в Сибири и на Дальнем Востоке тоже хватало, из них собирались под началом О Ха Мука создать целую «Корейскую народную армию» и отправить ее экспортировать в Корею социализм. Но до сорвавшегося похода успели создать только одну корейскую бригаду интернационалистов в Красной армии и почему-то под началом партизанского вожака – грузина Нестора Каландаришвили. Грузинский командир корейской бригады Каландаришвили по прозвищу Сибирский дед из осевших в Сибири после каторги анархо-террористов даже ездил в Москву докладывать Ленину о создании «Корейской красной армии» и подготовке броска в Корею. Но здесь ЦК отменил этот эксперимент, а сам «корейский главком» Каландаришвили зимой 1922 года погиб в засаде белых партизан в Якутии.

В те же годы в России действительно оказалось много иностранных эмигрантов, временных рабочих и военнопленных из германской, австро-венгерской и турецкой армий, освобожденных из плена после революции. И часть этого иностранного десанта действительно активно встала на сторону большевиков, дав целую многотысячную армию движения интернационалистов, основу будущего Коминтерна. В Красной армии действительно были целые крупные воинские соединения из чехов, немцев, венгров, сербов, корейцев и т. д. А также из ставших для Советской России к тому времени иностранцами литовцев, латышей, эстонцев, финнов и поляков. Из них создавали смешанные или даже однонациональные «интербригады», «интердивизии» и «интерполки». Для самых крупных национальных формирований такого рода в Красной армии даже издавали на их языке советские газеты, от венгерской «Рогам» до китайской «Дунфан Чуншэ» – венгры и китайцы в Красной армии оказались наиболее организованными и боеспособными интернациональными вкраплениями, такие далекие друг от друга и непохожие народы.

Но все эти разноязыкие интернациональные отряды по большей части сосредоточились именно в войсках. На специфическую работу в ЧК из этого вавилонского смешения революционеров годились далеко не все. Большая часть известных интернационалистов нашей Гражданской войны поэтому сделала карьеру в Красной армии, как лихой хорват кавалерист Томо (Олеко) Дундич, серб Данило Сердич, китаец Пау Тисан или целая плеяда знаменитых «красных латышей», а также в партизанских красных отрядах Дальнего Востока, как кореец О Ха Мук. Или же предпочитали вести агитаторскую работу среди соотечественников в ранге большевистских комиссаров, как чешский писатель и автор «Похождений бравого солдата Швейка» Ярослав Гашек или будущий коммунистический глава Югославии Иосип Броз (тогда еще не Тито, эту партийную кличку он получит позднее уже в югославском коммунистическом подполье). Или прославляли «Дни, которые потрясли мир» литературным талантом, как умерший от тифа в России американец Джон Рид.