– русский парадокс». В книге описана эпоха царствования наших цариц Елизаветы и Екатерины Великой. В середине статьи Эдвард Радзинский отдельным абзацем выделяет следующую мысль:

«Я бы с удовольствием написал об этой эпохе для театра. Но писать сейчас не для кого, а театр «веселый». Мои режиссеры уже беседуют с Господом, а эти неинтересны, штукари, писать не для кого». И далее, уже в конце статьи, он снова со всей присущей ему язвительностью, возвращается к этой проблеме.

«Если я и говорю обидные вещи о современном театре – я не прав. Каждому времени свой театр. Этому времени – этот. Им весело, когда с баяном выходит Ольга из «Евгения Онегина», а сам Онегин постоянно пьет. Это действительно смешно. И все пьют во всех спектаклях. Или возьмем современного Фигаро, который все время говорит «блин». Действительно забавно. Правда, он плохо произносит главный монолог про любовь, но это уже не важно. Зато «блин» говорит здорово. И видно, что режиссер постоянно думает: чем я еще буду удивлять. Сидит и думает, обсыплем углем героиню «Дворянского гнезда»…Как видите, я не одинок. Впрочем, если обратиться к истории, то можно вспомнить футуристов, начала ХХ века. Они тоже проповедовали…весь мир…разрушим до основания, а затем… И А. С. Пушкина они предлагали сбросить с корабля современности. Как уже известно, в результате получается разруха. Где сейчас те футуристы (авангардисты по нынешним меркам)? Что они создали? Ничего. Ну, а А. С. Пушкин продолжает стоять на капитанском мостике корабля современности.

10 мая 1978 года не стало замечательного дирижера Бориса Эммануиловича Хайкина. Его можно назвать последним из могикан. Он оставался единственным представителем целой эпохи прошлого поколения, прошлой культуры, прошлого БЕРЕЖНОГО отношения к искусству, к музыке. Мне было его очень жаль. Много страниц моей жизни и моего творчества, очень много спектаклей было связано с Борисом Эммануиловичем. Уважительность к нему не позволяла некоторым очень активным «реформаторам» оперного жанра пуститься, что называется, во все тяжкие.

Немного хочу остановиться на дирижерах театра. К сожалению, я не застал в театре Е. Ф. Светланова. Он покинул театр незадолго до моего появления в нем. О Б. Э. Хайкине и Г. Н. Рождественском я уже писал. Когда я только пришел в театр, мне мои знакомые из оркестра (а там много было людей, которых я знал еще по консерватории) рассказали, что в оркестре есть прозвища двух диаметрально противоположных по темпераменту дирижеров. Одного назвали Шустрик, другого Мямлик, по аналогии с известным мультфильмом. Шустриком был Альгис Марцелович Жюрайтис, а Мямликом – Марк Фридрихович Эрмлер. Они, действительно, очень соответствовали этим персонажам. Эрмлера еще звали «Спящий красавец». Марк Фридрихович, действительно был очень красивым мужчиной. Когда он стоял за пультом, просто можно было портрет писать. Но он был очень флегматичен. Дирижируя оперой «Евгений Онегин», во втором акте, во время котильона, он просто складывал руки на груди, и оркестр играл сам по себе. Но, надо отдать ему должное, он был очень чуткий дирижер и всегда шел за певцом. После этого же котильона идет наша сцена с Онегиным (Ты не танцуешь, Ленский). Здесь я всегда делаю accelerando (т. е. постепенное ускорение) чтобы показать постепенное нагнетание скандала. Марк Фридрихович всегда шел за мной, хотя это accelerando делают совсем не все певцы.

С А. М. Жюрайтисом, к моему великому сожалению, спеть мне не пришлось. Он поздно перешел из коллектива балета в оперу. Но я слушал его и у нас в опере и в концертах. Это был прекрасный музыкант, очень темпераментный. Мог зажечь всех исполнителей. У него оркестр играл, на все 100 % своих возможностей. Его постановкой, в частности, была опера Массне «Вертер» с Еленой Образцовой в главной роли. Она же была и режиссером-постановщиком этой оперы. Елена Васильевна упрашивала меня спеть с ней партию Вертера. Но, к сожалению, болезнь брала свое, силы уже были не те. Мне пришлось, к великому моему сожалению, отказаться.

Наш Главный дирижер Ю. И. Симонов – хороший музыкант. У него прекрасные руки, отличная мануальная техника. Но, как человек, он был не очень приятный и даже, можно сказать, не очень добрый. Вообще нельзя молодого человека назначать на должность Главного дирижера такого театра, как Большой. В 29 лет стать Главным дирижером БОЛЬШОГО театра…? Что-то я не заметил улучшения творческого климата в театре при таком руководстве. Это нонсенс. Конечно, голова обязательно пойдет кругом. Его мания величия перехлестнула все допустимые нормы. В каждом слове, в каждом движении он, как бы, подчеркивал, что это именно он Главный дирижер. Уважения ему это не прибавляло, скорее наоборот. В оркестре, а оркестр у нас языкастый, его фамилию перефразировали и, за глаза, называли его Невыносимонов. Как говориться, этим все сказано.

Дирижер А. Н. Лазарев очень хороший музыкант. Но складывалось впечатление, что в опере он не на месте. Лазарев не очень понимал музыкальную драматургию спектакля, и плохо понимал певцов. Вот в симфонических произведениях, особенно в тех, где можно «громыхнуть» оркестром, он был на высоте. Когда же его тоже назначили Главным дирижером, его психика тоже не выдержала. Он тоже стал примером негативного влияния мании величия. В результате очень хорошие певцы вынуждены были покинуть театр. Театр много на этом потерял. На должность Главного дирижера надо назначать только людей, имеющих очень высокий авторитет. А была бы моя воля, я вообще бы отменил институт Главных. Они всегда, вольно или невольно тормозили развитие театра и искусства в целом, всегда была тенденциозность по отношению к другим (не Главным). Были и еще дирижеры, но они себя особенно ничем не проявили.

Как я уже писал, в 1974 году я тяжело заболел бронхиальной астмой. К сожалению, эта болезнь официально признана неизлечимой. Лекарствами можно только облегчать течение болезни, но ненадолго. Начались долгие мучительные промежутки времени борьбы с болезнью. Болезнь протекает периодами, то светлая полоса, то очень темная. Мне пришлось жить по очень строгому режиму. Пришлось отказываться от гастролей, от сольных концертов. Я не смог завершить начатые записи пластинки. Мне было запрещено ходить туда, где было скопление народа, т. е. ни в театры, ни в кино, никуда. Хорошо еще, что меня выручала машина, и поэтому я был избавлен от езды на метро, где всегда большое скопление людей. Малейшее ОРЗ сразу вызывало вспышку обострения астмы, из которого очень трудно было выходить. И в еде я должен был быть все время очень осторожен. Целый ряд фруктов были для меня недоступны. Что мне пришлось претерпеть в этот период, знаю только я