Тома и Майю, Демиса и Леля галлюцинацией. Соблазн велик. Но уж больно стройной и логичной была эта галлюцинация. В видениях так не бывает. А если это не галлюцинация — то что это? Где она побывала и, самое главное, как туда попала?

Место было странное. Никогда не слышали ни о хазарах, ни о Каганате, ни о половцах — ни о чем том, что было составной и неотъемлемой частью ее жизни. Судя по всему, они и о религии ничего не слыхали — во всяком случае, она не могла вспомнить, были ли в доме иконы, семисвечник или какой другой предмет религиозного культа. Да и не похоже было, что они во что-то веровали, кроме природы. Как сказал дед? «Верим в небо, в речку и в лес». Что-то очень первобытное и примитивное. Впрочем, почему примитивное-то? Скорее, простое, а не примитивное. Не накрученное, не наверченное, как в религиозных символах веры. Мы привыкли воспринимать простое как примитивное, а это же не так. Иногда самое простое — и есть самое верное.

Но все это никак не объясняет того факта, думала она покорно открывая рот по требованию врачей и поворачиваясь ухом для осмотра, так вот, все можно объяснить, кроме одного — почему она так странно изменилась в том мире? Как бы она, Нина — и вовсе не она, а какая-то Хельга. Но эта Хельга — и это тоже казалось странным! — не была ей чужой. Это тоже была она, но Хельга. Нина и себе не смогла бы объяснить, как это так получается, а уж другим и подавно, но нутряным духом чуяла — только так. Она здесь — Нина, а там — Хельга, и при этом тот же самый человек. Такая вот штука.

Врачи в один голос заявили, что санинструктор родилась в рубашке, отделалась легким испугом. Все функции со временем восстановятся, правда, кое-какие последствия останутся — быстрая утомляемость, например, или резкие перепады настроения с внезапной раздражительностью. Ничего не поделаешь, война есть война, слава Богу, что так отделалась, а не чем похуже.

Через пару дней приехал Гур-Арье. Привез целую корзину яблок, удивительно вкусных и умопомрачительно пахнувших, вот только есть их Нина пока побаивалась: рвало часто. Так, откусила кусочек, пожевала, с трудом проглотила, показала большой палец: очень вкусно! Зато сестры и соседки по палате разобрали моментально.

Гур-Арье выглядел очень забавно в своем грязном до невозможности камуфляже, с автоматом и в белоснежном крахмальном халате.

— Все, санинструктор! — закричал он, справившись с суматохой вокруг яблок и, особенно, вокруг него, бравого военного. — Конец половцам, капитулировали!

Ей все еще надо было кричать, слышала она слабовато, но, говорят, слух вернется. Она на это очень надеялась, кому она нужна будет, глухая? Ее молодой врач-знакомец, к которому она привезла в тот злополучный день Саломею — Заур — смеясь, говорил, что немота для женщины только достоинство! В отличие от глухоты, скажем. Хоть и смеялся, но заверял, что все будет нормально. Нужно только время.

Она кивнула головой, мол, слышала капитан, это здорово, что больше не будут погибать ребята.

— Наши уже под Черниговом, — громко и возбужденно рассказывал Гур-Арье. — Не сегодня-завтра все закончится. Победа! Ты это, Нин, выздоравливай, и давай к нам снова, нам обстрелянные бойцы нужны! И вообще, что за рота без санинструктора?! Бойцы при тебе, глядишь, и подтянутся, все же при девушке солдаты себя совсем иначе ведут!

Она смотрела на молодого капитана и улыбалась. Хороший он парень, как оказалось. А сначала ходил такой надутый, важный, мол, я командир! Совсем мальчишка еще.

Но послужить в десанте ей не привелось, судьба распорядилась по-другому. Сразу же после перемирия с русинами вышел приказ бека: всех женщин-добровольцев демобилизовать, так что после выписки из больницы она должна была стать обычной девушкой, а не ротным санинструктором. Даже жалко было, все же что-то героическое было в такой должности.

О странной деревне она старалась больше не думать.

За пару дней до выписки к ней в палату пришел Заур. Он тоже был уже в гражданском, без погон. Улыбнулся, присел на стул у кровати.

— Как самочувствие, контуженая?

Она улыбнулась.

— Да нормально, вроде.

— Голова не болит?

— Редко. Раньше часто болела, теперь реже.

— Кружится?

— Немного. Если резко встану.

— А ты резко не вставай. Говоришь нормально, не беспокоит ничего?

— Вроде да.

— «Вроде» или «да»?

— Да, зануда!

Он рассмеялся.

— Ну вот, теперь вижу, что действительно с речью все в порядке. Слышишь?

— До сих пор как через вату. Но намного лучше. С началом не сравнить.

— Отлично! В общем, так, Нина. Анализы у тебя хорошие, остальное — дело времени, хочешь у нас процедурной сестрой работать?

— Здесь? В госпитале?

— С завтрашнего дня это больше не госпиталь, а региональная больница Саркела. Нас на время войны расширили, так что теперь набираем работников. Пойдешь?

Она кивнула. Еще бы! А ведь только утром размышляла, чем займется после дембеля. Надо же, как судьба всегда вовремя подкидывает решения самых сложных вопросов!

Теперь уже не терпелось поскорее выписаться и стать настоящим медиком. Пока — процедурная медсестра, звучит неплохо, в 19 лет! Потом посмотрим, можно поступить в университет, выучиться и стать врачом. Ну, а пока… Пока надо будет решить вопрос с переездом из Кузара в Саркел. Жилье снять, вещи перетащить…

— У нас есть ведомственное жилье при больнице, — как бы угадав ее мысли, сказал Заур. — Мы тебе там комнату устроим, хорошо? Главное — выздоравливай.

После выписки первым делом пришлось поехать на сборный пункт военного комиссариата — сдать обмундирование, сумку с лекарствами. Пистолет она непонятно почему, но решила оставить себе. Он ей очень нравился: серьезная мужская вещь. Черный, с чуть облупившимся воронением, сквозь которое белела сталь, как нога белеет сквозь дырку в чулке. Тяжелый, с возбуждающе длинным стволом, он удобно ложился в ладонь, как всегда там был. Нина разбирала его, сидя перед телевизором, раскладывала на специально заведенной тряпице его части — обойму, масляную пружину, сложной конфигурации затвор. Чтобы его снять, нужно было оттянуть скобу, закрывавшую спусковой крючок — Нину почему-то очень забавлял этот факт. В обойме один к другому прижимались толстые желтые патроны, смотрели на нее серыми свинцовыми глазами. Она как-то их все вылущила — ровно 15 штук. Неумело заправила обратно в обойму, от чего потом долго болел большой палец.

Ну, как было отдать эту красоту?

Сумрачный сержант долго и нудно сверялся с описью, а когда дошел до пистолета и вопросительно поднял на Нину глаза, она, честно глядя