– Не, я не вставлял, – мирно сказал Вальтер. – Ты же ничего такого не велел.

– Вот именно! Фитиль ему Прокопов вставил, чтобы он дальше рот не раскрывал. Ему тоже ни к чему, чтобы про наш договор на каждом углу трепались.

– Так, может, его на это и взять? – предложил Вальтер. – Предъявить ему, что в случае чего заложим его со всеми потрохами?

– Он ждать будет, пока ты ему предъявишь! – зло сказал Тихон. – Или в ментовку все пойдем – с повинной?

– Не, в ментовку не надо! – поспешно сказал Тришкин, которому до сих пор не удавалось вставить ни слова. – Ты послушай, Тихон! С Прокоповым договориться по новой можно. Ему старатель ведь нужен, и мы его найдем. И он будет доволен, и нам кое-чего перепадет.

– Уже один раз нашли! С твоей помощью! – огрызнулся Тихон. – Твой друган уже под стражей. Тоже небось закладывает нас за милую душу!

– Не, он не должен, – без особой уверенности сказал Тришкин. – Не такой он человек.

– Все не такие, пока за глотку не возьмут, – отрезал Тихон. – Ладно, проехали. Давай, говори, что ты там такое узнал?

– Короче, объявился старатель. Он на Фарша вышел. Ему камешки предложил. Видать, приперло. Завтра с ранья Фарш на встречу с ним поедет. Кореш сказал, они туда на двух тачках отправятся, человек семь-восемь. Встреча на перекрестке.

– Что задумали?

– Нет, там все по-честному, – объяснил Тришкин. – Кореш говорит, если все нормально будет, Фарш бабки старателю отстегнет и отвалит. Он сейчас остепенился, Фарш-то. Старается кодекс не нарушать.

– А торговля камнями с рук – это не кодекс? – зло усмехнулся Тихон. – Это точные сведения?

– На сто процентов! Кореш мне по секрету сказал. Он ведь не знает, что у нас свой интерес.

Тихон задумался. Вальтер, которого неопределенность всегда угнетала, поспешил сказать:

– А что? Двинем завтра туда пораньше и накроем старателя. Не Фаршу же его отдавать!

Тихона, однако, эта идея не вдохновила.

– Мне только с Фаршем сейчас разборок не хватает! – сказал он. – Прокопов, Фарш… Статист у ментов на цепи сидит… продумать все надо.

– А чего думать – наливай да пей! – сказал Вальтер. – Пока думаем, камушки у Фарша будут.

– А то и думать, – свирепо взглянул на него Тихон. – Откуда у Фарша такие деньги? Прокопов с самого начала предупреждал, что у старателя, кроме камней поменьше, должен быть какой-то особенный изумруд. Редкий экземпляр. Прокопов говорил, что такой на рынке может миллион стоить. Старатель про это Прокопову по телефону сразу сообщил, как только из леса вышел. Обрадовать хотел. Прокопов сразу предупредил, что, если этот камень к нему не попадет, плохо всем будет. Нет у Фарша таких денег! Значит, какой вывод?

– Какой?

– Фарш у старателя мелочь возьмет. Главное старатель себе оставит. А деньги ему сейчас позарез нужны, чтобы свалить отсюда.

– Ну вот, видишь! – с обидой сказал Тришкин. – Брать его нужно как можно скорее, пока он ноги не сделал.

– Думать надо! – тупо повторил Тихон.

На его лице будто застыла маска безысходности. Оно даже цвет поменяло – сделалось серым, как цемент. Вальтер снова поразился перемене, которая произошла с отчаянным, постоянно играющим роль крутого босса Тихоном. В такой растерянности он не представал перед своими подручными, пожалуй, еще ни разу. Вальтер с самого начала сомневался в идее Тихона кинуть банкира, но только сейчас до него начинало доходить, какую, судя по всему, силу представляет собой Прокопов. До сих пор Вальтер рассматривал его лишь как богатого лоха, который не в состоянии обойтись без таких молодцев, как они с Тихоном. Теперь к нему начинало приходить понимание, что Прокопов нанял их, как одних из многих, и смотрел на них соответственно – как на обычных шестерок, которые не могут ослушаться хозяина даже в пустяках. То, что они рискнули предпринять, было нарушением всех устоев. Прокопов в состоянии разобраться с ними самым жестоким образом, причем сам при этом не пошевелит даже пальцем. Вальтер только начинал это понимать. Тихон понимал это с самого начала.

Он не жалел о своем выборе, жалел о том, что облажался Эдуард. О драгоценностях, которые они могли взять в доме Прокопова, теперь можно забыть. Но старатель еще находился в бегах, и его камни при нем. Если там все правда, они все равно сорвут хороший куш. Только теперь надо все сделать по-умному. И сразу же сваливать из Москвы.

«Будем надеяться, что кореш Сеньки не соврал и старатель действительно сидит в Глухове, – подумал Тихон. – В полночь выехать, затаиться на местности и, как только появится старатель, взять его за глотку. Если повезет, то с Фаршем можно даже и не встретиться. Ну а если уж выпадет такая карта… Что же, придется доказать, у кого больше прав. Семь бед – один ответ. Квартиру придется бросить. Мотоклуб жалко – хорошая была жила. И навар давала, и «крыша» надежная. Но теперь поздно жалеть. Кредитная карточка всегда при мне. Изумруды много места не займут. А пацаны пусть сами решают. Кто хочет, пусть остается. Сейчас каждый должен делать свой выбор. В общем, решено. К ночи выезжаем».

Он не успел объявить о своем решении. Зазвонил телефон. Тихон напрягся, но, не желая показывать своей слабости, поднял трубку ленивым, небрежным движением.

– Да, я, – сказал он, – Тихонов! Кто это?

Голос в трубке заговорил с мягкими сожалеющими интонациями, но от этого голоса у Тихона неприятно похолодело в груди.

– Что же ты, сукин сын, – с ласковым упреком произнес голос, – добра не помнишь? Ты что же это себе позволяешь? Совсем разум потерял? Кем ты себя вообразил, щенок?

Тихон узнал Савельева, секретаря Прокопова. Исключительной воспитанности и выдержанности человек, и раз уж он заговорил в таком тоне, значит, дела действительно накалились до предела. Переть тупо вперед рогом было опасно, но и оставлять оскорбления без внимания было глупо. Тихон выбрал сдержанный вариант.

– Спокойно, Виталий Игнатьевич! – сказал он с достоинством. – Что-то у тебя сегодня с лексиконом. Ты, случайно, номер не перепутал? Ты вообще понимаешь, с кем сейчас говоришь?

– Да чего тут понимать? – убежденно сказал Савельев. – С почти что трупом я говорю. Вот такой парадокс. Говорящий покойник Тихонов Вадим Петрович. А ты на что рассчитывал? Что такая дешевая подлость сойдет тебе с рук? Решил, что ты крестный отец московской мафии? Может, закажешь эти слова на свой надгробный камень?

Савельев напирал, а Тихон никак не мог перехватить инициативу в разговоре. Наконец он по-настоящему напугался. И еще разозлился. Эта злость всегда спасала его в минуту опасности. Она уравновешивала страх.

– Тормози, Виталий Игнатьевич! – почти грубо сказал он. – Поешь ты складно, хоть на диск записывай. Только слова непонятные. Ты не перебрал сегодня? Угрожаешь, про какую-то подлянку говоришь. Я тебя уважаю, но за базар, сам знаешь, отвечать положено. О чем речь-то ведешь, может, прояснишь?