— Ну, я хотел прийти с документами, но… — Егор тяжело вздохнул, откинулся на скамейку и подставил лицо лучам солнца. — Всё вышло не так, как хотелось бы. Всё как всегда. Полгода я судился с Жанной, не хотел рассказывать про эту мясорубку, через которую протягивает моя бывшая благоверная. И я надеялся, что всё-таки мы завершим это дело. Но теперь она знает про тебя и начнётся новый круг ада.

— Ты… ты разводишься?

Удивлённо проморгавшись, насупилась и посмотрела на Егора. Его лицо казалось таким милым и безмятежным, что даже лёгкая небритость не была преградой для поцелуя. Но я сдержалась. Поджала губы и сердито выдохнула.

— Почему мне ничего не сказал?

— А оно нужно тебе? Чтобы ты жалела меня, сочувствовала, спрашивала каждый раз, как там суд? Мне друзей и родителей хватает, — Егор со стоном выдохнул. — С тобой хоть об этом всем можно не думать. Просто поговорить нормально, посмеяться и не чувствовать себя последним козлом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты разве козёл? — сменив гнев на милость, я взяла любимую булочку Егора, ткнула мужчину локтем и предложила ему её. — Не замечала у тебя бороды, рогов и тяги к капусте.

— Ну… Бородка есть, небольшая, — Егор почесал подбородок. — Капусту я люблю, но не так, чтобы каждый день есть. А рога… В общем, я тебя понимаю с твоим женихом. Жанна и правда стюардесса. Так что рога у меня интернациональные. Но попалась она на любви к какому-то брутальному красавцу. Я их застал точно так же, в своей супружеской постели. Вот я и ощутил себя полным… козлом! И заработал ещё одно судебное разбирательство, которое, к счастью, закончилось ничем.

Егор нехотя взял булочку, но есть не стал. Просто держал в руках и смотрел куда-то поверх моей головы. Мне вдруг стало очень неловко. Егор всегда был таким весёлым, таким счастливым, но теперь мне вдруг показалось, что это всего лишь ширма. Сейчас я за неё заглянула и увидела там глубоко несчастного человека.

— Скучать не приходится?

Я тоже откинулась на спинку скамейки, протянула ноги и закрыла глаза. Моя голова сама легла на плечо Егора. Он противиться не стал. Потом и вовсе замолчал: принялся за булочку.

— Это похвально, что ты… ты оберегал так меня, но… Егор, не скрывай от меня больше ничего. Я не люблю ложь, даже если она во благо. Ты же видишь, к чему это всё привело.

— Я хотел сделать всё правильно. Но вышло как всегда, — Егор тяжко вздохнул и приобнял меня. — Почему ты сразу спросила про вес? — сменив тему, он ошарашил меня.

— Что? Какой вес?

— Ну, ты сама сказала: ни слова про вес.

— А, это сказка о бедной сиротке, которая много ела. То есть про меня. Хотя ем я немного, а тут так вообще похудела. Кормят тут так себе.

— Если бы меня беспокоил твой вес, то я не принёс бы булочки.

— Логично, — я вынужденно согласилась. — Пожалуй, я больше есть не буду. Поставлю их в холодильник. Доедим их завтра, когда ты придёшь ко мне днём, чтобы рассказать мне все-все! Да?

— Да, — Егор поцеловал меня в макушку.

Одновременно вздохнув, мы принялись усиленно молчать. Есть такие ситуации, такие люди, когда молчание — самое ценное. И сейчас в тишине больничного дворика никто не мог нам помешать. Даже всякие желанно-нежеланные Жанны.

Мне дали вольную. Аж на целый день! Даже не так, мой лечащий врач, Станислав Евсеевич, строго-настрого наказал мне идти на улицу. И лучше прямо на весь день. И если я вернусь к вечернему обходу, то будет просто замечательно.

Егор такой новости обрадовался и решил, что, вот он, его шанс. Я же подготовилась к прогулке, как к полёту на Марс. Иначе и быть не могло! Потому что после того признания Егора наши взаимоотношения вышли на какой-то новый уровень.

Я надела самые удобные спортивные тапочки, раскрутила маму на просторное платье-рубашку. В отличие от некоторых мне не нравилось подчёркивать свой живот, я его инстинктивно прикрыть, спрятать. Мамино любимое платье было бы как раз кстати. И мне даже было плевать, что я в нём выглядела как «опухшая летучая мышь-альбинос» — цитата любимой родительницы. Но она не права: я выглядела просто как опухшая летучая мышь. Санаторно-курортные условия больницы вылечили мой красный взгляд и даже немного избавили от отёков.

Егор ждал меня возле входа, немного нервничал и ходил как озабоченный Матроскин из стороны в сторону. Я вышла во всей красе, поймала взгляд Егора на себе и поняла, что вот оно, стопроцентное попадание. Это меня удивило. Меня будто осенило, лампочка зажглась. Егор смотрел на меня так же, как и когда мы смеялись и ели булочки в кафе, когда катались на велосипедах, когда клеили обои или просто встречались во дворе или в лифте. Даже сейчас, когда я была опухшей летучей мышью-альбиносом из Китая — отёки всё-таки дали о себе знать, вставала я припухшим лицом.

Подошла к Егору, взяла его за локоть, поцеловала в щеку и выдохнула:

— Я выгляжу ужасно, правда? Признайся. Мама мой наряд раскритиковала.

— Ты всегда выглядишь отлично! — Егор улыбнулся и довольно выпятил грудь. — Потому что ты — это ты, и априори не можешь выглядеть плохо.

— Ой, прекрати врать, — смущённо покраснела. — Ты это делать не умеешь. Итак, какие у нас планы?

— Ну… это секрет. Но тебе понравится.

— Да? — я сощурилась и хитро посмотрела на Егора. — Опять будешь булочками меня кормить? Учти, мне потом по шее надают, когда на следующем приёме я встану на весы.

— Но тебя ведь это не заботит?

— Меня?! — удивлённо воскликнула и пожала плечами. — Я вообще, похоже, скоро заражусь странным пофигизмом. И буду просто отсчитывать дни до родов. Зачёркивать квадратики в календаре и облегчённо вздыхать… — подумала и добавила: — Что, опять булочки?

— Успокойся! — Егор рассмеялся и поцеловал меня в макушку, будто у меня там мёдом намазано.

Мы медленно отходили от больницы. Вышли на проспект и направились к набережной, единственному месту в городе, где совершались все променады. И пусть река была не такой большой, красивой и, откровенно говоря, чистой. Но набережная, что с одной стороны города, что с другой, была достаточно новой и красивой.