Зеб совершал побеги и потому знал, как скрывать свой настоящий облик.

– До Олбани тебе лучше идти по большим дорогам. Быстрее будет. Потом выбирай окольные пути, пока не окажешься в Нью-Джерси, – добавил Джошуа. – Армия сейчас там, и Вашингтон тоже. А когда окажешься далеко на юге и если при этом тебя не поймают и ты ничего не прочтешь о себе в газетах, думаю, потом тебе уже нечего бояться.

– Каким именем назовешься? – спросил Зеб.

– Что значит «каким именем»? – нахмурился Маркус.

– Тебе нельзя называть свое настоящее имя, – пояснил Джошуа. – Сам себя выдашь. Они же будут искать Маркуса Макнила.

– Мое второе имя Гален. – медленно произнес Маркус. – Вот его и возьму. А фамилию… назовусь материнской – Чонси. Ма всегда говорила, что я больше Чонси, чем Макнил.

Джошуа снял шляпу и нахлобучил на припудренную голову Маркуса:

– Старайся ни во что не встревать, Гален Чонси, и не теряй бдительности. А главное – не оглядывайся назад.

21 мая

Массивный стол красного дерева в столовой Фрейи был уставлен десятками сосудов для питья: стопками с названиями баров всего мира, тяжелыми хрустальными бокалами для вина, которые так любили в конце XIX века; их граненые ножки отбрасывали радужные полосы на стены. Здесь же находилась маленькая баночка из-под варенья от Кристин Фербер, серебряная чашка для джулепа и кубок с крышкой – шедевр эпохи Возрождения. Кубок был более фута высотой; его роговая чаша крепилась к позолоченной ножке.

Каждый сосуд содержал несколько глотков темно-красной жидкости.

Франсуаза раздвинула голубые шторы, добавив света. Свет проходил через тонкие шелковые занавески, которые несколько приглушали и рассеивали его. Но даже этот защитный покров не уберег глаза Фиби, и она заморгала. Свет действовал на нее гипнотизирующе, об этом ее предупреждали Фрейя и Мириам, и на несколько мгновений Фиби забыла обо всем, разглядывая танец пылинок.

– Итак, продолжим. Попробуй вот это.

Фрейя, взявшая на себя роль вампирской барменши, в последний раз тряхнула инкрустированный драгоценными камнями коктейльный шейкер от Тиффани и перелила содержимое в стоящий рядом серебряный стакан. Чуть поодаль от стакана стояла откупоренная бутылка красного вина и кувшин с водой на случай, если понадобится разбавить кровь. У Фрейи под рукой лежали серебряные, костяные и даже золотые ложечки с длинными ручками. Франсуаза подхватила их, заменила чистыми, после чего удалилась.

Мириам держала в руках планшет с зажимом и, как обычно, сопоставляла информацию. Создательнице Фиби жизнь представлялась набором данных, ожидавших, когда их соберут, упорядочат, оценят, проанализируют и затем будут постоянно дополнять и подтверждать новыми данными. Последним проектом Мириам было развитие у Фиби вампирского вкуса к крови.

Фиби невольно задумалась: не эта ли строгая ментальная дисциплина позволила Мириам веками сохранять рассудок, оставшись без Ори? Через кровь создательницы Фиби узнала, что создательницей Мириам была настоятельница монастыря в Иерусалиме. Монастырь имел громадный склеп. Бóльшую часть времени Мириам проводила там, снова и снова пересчитывая кости и занимаясь перегруппировкой костей, создавая все новые группы сообразно ею же поставленным условиям. В один год Мириам сортировала кости по дате погребения, в другой – по размеру. Еще через какое-то время она погружалась в кропотливое собирание скелетов из имеющихся костей, чтобы потом вновь рассыпать их на составные части и придумать новую схему сортировки.

– Номер тридцать два. Что в нем? – спросила Мириам, делая очередную запись.

– Подождем, пока Фиби не оценит и не решит, нравится ли ей этот образец, – сказала Фрейя, подавая Фиби чашечку. – Незачем влиять на ее естественные предпочтения, навязывая понятия «правильного» и «неправильного». Фиби должна экспериментировать свободно и получать новые ощущения.

Фиби уже вытошнило, когда ей сказали, что выпитая ею кровь – собачья. И хотя Фрейя пыталась ее уговорить попробовать еще раз, сильно разбавив собачью кровь вином «Шатонеф-дю-Пап» и холодной водой, сама мысль о питье этой смеси мигом вызвала новые рвотные позывы.

– Я не голодна. – Фиби хотелось закрыть глаза и уснуть.

Не нужны ей новые виды крови. Достаточно крови Персефоны.

– Тебе нужно покормиться, – тоном, не терпящим возражений, заявила Мириам.

– Я кормилась. – Утром Фиби уже припадала к кошачьей вене.

Сейчас Персефона, свернувшись клубочком, спала в корзинке у ног Фиби. Сон был крепким. Слабое подергивание лап подсказывало, что кошке снится замечательный сон о погоне за мышами. Зато ее хозяйка испытывала такое умственное истощение, что едва могла связно произнести фразу. Надо же, эта чертова кошка преспокойно спит, когда она сама глаз сомкнуть не может! Фиби задохнулась от приступа гневной зависти. Гнев с неимоверной быстротой подступил к ее горлу. Она метнулась к кошке…

Фрейя опередила ее, молниеносно схватив кошку за холку. Мириам удерживала Фиби.

– Отпусти меня! – прорычала Фиби.

Эти слова эхом отдались в горле, едва не задушив ее.

– Ты не смеешь проливать кровь в чужом доме! – Мириам усилила хватку.

– Я уже проливала здесь кровь, – заявила Фиби, глядя в упор на Мириам. – Персефона…

– Эта кошка, – перебила ее Мириам, по-прежнему отказываясь называть животное по имени, – появилась здесь для твоих нужд и с разрешения Фрейи. Пить ее кровь тебе позволено только у себя в комнате, а не в любом месте, где тебя одолеет голод. И ты не смеешь убивать ее из зависти или от скуки.

Несколько мгновений Мириам и Фиби смотрели друг на друга. Потом Фиби отвела взгляд. Это был знак подчинения. На четвертый день своей вампирской жизни Фиби усвоила правило: не задевать старших, глядя им прямо в глаза. В особенности создательницу.

– Извинись перед Фрейей. – Мириам отпустила Фиби и вернулась к своему планшету. – Фрейе и так хватает хлопот с тобой. Обычно над новорожденными никто не сюсюкает и они без капризов кормятся тем, что им дают.

– Извини, – пробормотала Фиби и неуклюже плюхнулась на стул, приложив больше силы, чем требовалось; ножки угрожающе заскрипели.

– Этого дост… – начала Фрейя.

– Ни в коей мере. – Ледяной взгляд Мириам вновь обратился к Фиби. – Изволь встать. Нормально, чтобы ничего не поломать. Затем подойди к Фрейе, опустись на колени и произнеси надлежащее извинение.

Трудно сказать, кого это бескомпромиссное распоряжение шокировало сильнее – Фиби или Фрейю.

– Не буду я становиться на колени!

Сам жест покорности Фрейе казался Фиби отвратительным, даже если та и приходилась Маркусу теткой.

– Мириам, в этом нет необходимости, – возразила встревоженная Фрейя, посадив Персефону в корзинку.