частям, в том числе к тем, которые уже считались решенными. В результате часто возникал круговой процесс, в ходе которого некоторые разделы рассматривались и утверждались, затем вновь рассматривались и изменялись.

Поскольку делегаты принадлежали к политической элите, многие из них имели опыт разработки конституции для штатов, которые они теперь представляли на съезде. Таким образом, они в полной мере осознавали, что разработка конституции - это одновременно практический и теоретический проект, и что их разногласия отражали не только сталкивающиеся интересы, на которые они отвечали, но и неизбежную неуверенность в том, что какие-либо положения, не говоря уже о системе в целом, когда-либо будут работать так, как они планировали. Реализм, страх и прагматическое воображение решительно препятствовали сентиментальности в их рассуждениях. В самом деле, если бы не "некоторые важные стратегические просчеты их противников" в процессе ратификации, то созданная ими Конституция оказалась бы мертворожденной.

Подобная практика разработки конституции имела прецеденты. Наиболее яркий из них был создан в 1779 г., когда в штате Массачусетс были избраны делегаты на конституционный съезд, возможно, первый подобный съезд, проведенный в любой точке мира. Массачусетс установил важный принцип, поставив народ в прямую зависимость от создания нового штата и созвав для этого собрание, превосходящее по своим возможностям простой законодательный орган (который, разумеется, действовал под эгидой действующей конституции). Всенародно избранные конституционные собрания обладали властью, не ограниченной никакими другими институтами, именно потому, что (1) воля народа была высшей и (2) любое ограничение ее выражения искажало бы волю народа. Единственное исключение, которое не всегда соблюдалось в последующей практике, заключалось в том, что народ должен был ратифицировать результаты работы конвента до начала функционирования нового государства. Делегаты конституционного собрания, даже если они были избраны народом и добросовестно выполняли свою задачу, все равно были несовершенными интерпретаторами и передатчиками воли народа. Поэтому судить о плодах их трудов должен был сам народ. Однако к весне 1787 г. только Массачусетс и Нью-Гэмпшир приняли и ратифицировали новую конституцию таким образом. Все остальные колонии осуществили переход от колонии к штату теоретически компромиссным способом в отношении примата народной воли.

Конституции штатов занимают странное место в истории основания Америки, поскольку, с одной стороны, их создание поощрялось Континентальным конгрессом, который сам по себе не был суверенным институтом, а с другой стороны, в конечном итоге они были заменены Конституцией 1787 г. - документом, который мог бы потребовать их подчинения новому национальному правительству, но по намерению и замыслу не потребовал значительного пересмотра. Следует также отметить, что эти индивидуальные конституции на какое-то время стали носителями "трансцендентной социальной цели государства", поскольку, хотя в Декларации независимости эта цель была обозначена, Континентальный конгресс не имел возможности преследовать его, поскольку "жизнь, свобода и стремление к счастью" почти полностью находятся в юрисдикции отдельных штатов.

Будучи средством выражения воли народа, Конституционный съезд 1787 г. в Филадельфии также был скомпрометирован, по крайней мере, шестью способами: (1) фактически съезд был организован под ложным предлогом, так что народ, каким бы он ни был, не осознавал, что он санкционирует разработку новой конституции; (2) делегаты на съезд назначались законодательными собраниями отдельных штатов, а не самими жителями на прямых выборах; (3) работа съезда в Филадельфии была тайной, поэтому народ не знал, что происходит, и не мог контролировать делегатов, даже если бы знал, что готовится новая конституция; (4) целью съезда было устранение недостатков в союзе, но многие из этих недостатков вытекали из желаний и стремлений самого народа; (5) хотя Конституция Соединенных Штатов должна была охватить все американское общество, делегаты потребовали, чтобы согласие народа было дано на тринадцати съездах, по одному в каждом из штатов, тем самым раздробив то, что теоретически должно было быть неопосредованной консультацией с народом как национальным сообществом; и (6) процедура ратификации предусматривала (и в конечном итоге привела) к процессу "бери или не бери", при котором народ, когда с ним окончательно посоветовались, не мог внести в документ поправки, которые могли бы изменить его коллективную волю.

Эти шесть компромиссов можно свести к противоречию между, с одной стороны, убеждениями и инстинктами основателей в отношении атрибутов, которыми должно обладать стабильное республиканское правительство, и, с другой стороны, тем, что, как они предполагали, народ нескольких штатов примет в качестве легитимного. Для некоторых делегатов, среди которых был Джеймс Мэдисон, оказавший большее влияние на разработку Конституции, чем кто-либо другой в Филадельфии, это противоречие заключалось в том, чтобы создать теоретически стройную конструкцию, способную продержаться в веках, и потворствовать сиюминутным интересам и страстям населения.

 

Пирс Батлер из Южной Каролины, например, склонялся к последнему мнению, когда утверждал, что его коллеги должны "следовать примеру Солона, который дал афинянам не лучшее правительство, которое он мог придумать, а лучшее, которое они могли бы получить" (под этим он подразумевал принятие).

Делегаты неоднократно пытались разрешить это противоречие путем уклонения, ухищрений, апелляции к собственным интересам, страха перед иностранным вмешательством и обфускации. Но, несмотря на все их усилия, это противоречие все же глубоко структурировало процесс ратификации, в ходе которого народ получил возможность принять конституцию. Конечно, Конституция не была навязана народу, поскольку участники ратификационных съездов прекрасно понимали, что они могут одобрить ее текст с оговорками в виде поправок, и эти поправки могли радикально изменить документ. Эти поправки могли даже, по идее, принять форму совершенно нового текста. Однако сам процесс не способствовал такому творчеству, поскольку, во-первых, съезды в каждом штате проходили в разное время, и координация между ними была затруднена. Еще более проблематично то, что штаты часто расходились во мнениях относительно того, какие изменения они хотели бы видеть в филадельфийском проекте.

Многие из делегатов, собравшихся в Филадельфии, работали в Континентальном конгрессе и законодательных органах нескольких штатов и поэтому были знакомы с законодательными органами и законодательной процедурой. Они понимали, что в случае, если бы Филадельфийскому конвенту не удалось внести изменения в Статьи, Конфедерация, какой бы неадекватной она ни была, все равно бы существовала. Таким образом, и практически, и теоретически они осознавали, что Филадельфийский конвент был глубоко втянут в политическую среду, состоящую из квазинезависимых штатов и якобы национального конгресса. Когда Континентальный конгресс установил, что "делегаты Филадельфии... должны быть назначены несколькими штатами", что означало, что штаты сами определят, кто будет входить в состав конвента, и что это определение будет сделано до начала работы конвента. Таким образом, не должно быть никакой неопределенности в вопросе о том, кто будет уполномочен быть членами конвента. Делегатам еще предстояло определиться с председателем и правилами процедуры, по которым