Это Элиза понимает хорошо: «Уходи».

Жест его, она не знает как, привлекает ее внимание к стулу, расположившемуся у одного из бетонных блоков. Она не знает, как не увидела этого раньше, не различила яркое пятно посреди лабораторной монотонности.

На стуле лежит открытый пакет зеленых леденцов.

9

Никогда за годы в «Оккаме» Зельда не ходила по его коридорам в обычной одежде.

Ее униформа, как она понимает, служит чем-то вроде волшебного плаща. Избавившись от нее, Зельда становится заметной: зевающие ученые и обслуживающий персонал таращатся на нее так, что это вызывает краску на щеках, но всего на мгновение.

Затем ее смывает ледяная волна страха.

Ее платье в крупных цветках, вполне пристойное, выглядит неприличным в этом царстве белых халатов и серых комбинезонов. Она закрывает как можно больше себя с помощью сумочки и торопится дальше – хаос на границе смен продлится еще несколько минут, и этого времени хватит, чтобы найти Элизу и привести в сознание.

Она огибает угол, когда видит Ричарда Стрикланда, выходящего из своего кабинета – он шатается, словно только что спустился с корабля.

Зельда знает этот вид нестабильной походки, она видела ее у Брюстера перед тем, как он завязал бухать, у отца после того, как он попал в лапы старческого слабоумия, у дяди, когда его дом сгорел дотла.

Стрикланд выпрямляется и потирает глаза, которые выглядят так, словно их покрывает корка.

Что, он спал здесь? Нет, похоже, он не спит уже несколько ночей…

Он завершает свой маневр по пересечению порога, и Зельда подпрыгивает, услышав лязг металла о металл. Это оранжевый электрохлыст, Стрикланд волочит его, словно пещерный человек – дубинку.

Он не видит ее, и она сомневается, что он видит вообще хоть что-то.

Он тяжело шагает в другую сторону, и это обрадовало бы Зельду, не знай она, куда именно он направляется – в точности туда, где она собиралась разыскивать сгинувшую Элизу. Она разворачивает мысленную карту «Оккама» – подземный уровень по форме квадратный, и есть еще один путь к Ф-1, но в два раза длиннее.

Стрикланд спотыкается, опирается о стену, чтобы не упасть, рычит от боли в пальцах.

Он шагает медленно. Может быть, она справится.

Если бы только она могла выкашлять страх, затыкающий легкие и ослабляющий ноги…

Она двигается быстро, руки раскачиваются, оставляет позади кафетерий, полный движения и запахов – никаких бутербродов из автомата, настоящий полноценный завтрак. Грубо обгоняет белую женщину, надевавшую сеточку для волос, и получает в спину раздраженное шипение.

Секретари, привлеченные стуком ее каблуков, высовывают головы из копировальной комнаты.

Затем проблема – бутылочное горлышко у входа в амфитеатр.

Эта аудитория так редко открыта по ночам, что Зельда пренебрегла ею в расчетах. Ученые ломятся внутрь, наверняка чтобы посмотреть на очередную вивисекцию, но ей кажется, что они разглядывают фильм ужасов, тот самый, в котором она живет сейчас: шабаш монстров в белых халатах, пялящихся на ее крупное тело и пленку пота на лице.

Они осложняют ее задачу. Но разве так не происходит всегда?

Она принуждена протискиваться через толпу, ставшую вдруг очень вязкой, бормоча «прошу прощения» и «извините» до тех пор, пока она не прорывается на другую сторону и не несется дальше, пытаясь игнорировать смех, нагоняющий ее точно выстрелы из пушки.

«Нет вам прощения, – думает она. – Хотя я и вправду извиняюсь».

Ее сердце колотится, дыхание осталось где-то позади.

Только по инерции она одолевает следующий отрезок и выскакивает из-за угла, едва не налетает на ковыляющего Стрикланда.

Теперь ее заметили.

Повернуть обратно – все равно что признать свою вину. Что она может сделать?

Зельда шагает прямо ему навстречу – ничего более смелого она никогда не желала. Сердце колотит по ребрам точно отбойный молоток, дыхание происходит само собой, без участия сведенных судорогой мускулов.

Он таращится на нее словно на привидение и поднимает электрохлыст.

Хотя по крайней мере не хихикает, точно безумный.

Они стоят точно напротив входа в Ф-1, и между судорожными вдохами Зельда ухитряется выдавить:

– О, доброе утро, мистер Стрикланд.

Он оценивает ее поблескивающими глазами – никаких следов узнавания, хотя они встречались дважды. Лицо его выглядит изможденным и болезненным, следы гранулированного порошка виднеются на нижней губе.

Он прерывает процесс ее изучения, издав презрительное ворчание:

– Где твоя униформа?

Он из тех мужчин, кто знает, как уколоть: делай это первым, и глубоко.

С тем вдохновением, что рождается из отчаяния, Зельда выставляет перед собой то, что только и есть у нее в руках:

– Я забыла сумочку.

Стрикланд прищуривается:

– Миссис Брюстер.

– Да, сэр. Только я миссис Фуллер.

Он кивает, но выглядит так, словно еще сомневается.

И еще он кажется потерянным – Зельда видела такое у белых, которым приходилось остаться наедине с черными. Он не знает, как смотреть на нее, словно находит сам факт ее существования сбивающим с толку.

Благодаря этому он не говорит, а бормочет, слишком тихо, чтобы его услышали изнутри Ф-1.

Если Зельда желает предупредить Элизу, ей нужно использовать растерянность Стрикланда, и задержать его на максимально возможный срок, и орать так громко, как получится.

– Скажите, мистер Стрикланд, – она повышает голос, чтобы заодно скрыть дрожь. – Как ваши пальцы?

Он хмурится, затем смотрит на замотанную бинтами руку:

– Я не знаю.

– Вам прописали что-то против боли? Мой Брюстер однажды сломал запястье. Тогда он работал на заводе. И доктор поправил ему все как нужно.

Стрикланд кривится, и по вполне понятной причине – она кричит.

Зельду не волнует его ответ, хотя нетерпеливое движение его языка по губе, там, где остались следы порошка, говорит ей все. Он тяжело сглатывает, словно пытается запихнуть в себя несуществующее лекарство, после чего плечи удивительным образом распрямляются, глаза обретают пугающий фокус.

– Зельда Д. Фуллер, – скрежещет Стрикланд. – Д значит «Далила».

Зельда вздрагивает.

– Как ваша… – она неожиданно не может больше думать. – Ваша жена… она… – язык словно движется сам, формируя слова. – Как вашей жене нравится…

– Ты из кладбищенской смены, – рычит он, словно это худшая вещь, которую можно сказать о человеке, хуже, чем все остальное, что выглядит просто очевидным. – Сумочка при тебе. Отправляйся домой.