Он вытаскивает карточку пропуска из нагрудного кармана точно стилет и вонзает в замок.

Зельда побуждает себя завершить вопрос, спросить о чем-то нелепо-домашнем, чтобы даже Ричард Стрикланд вынужден был ответить из вежливости. Но он возвращается в обычное состояние, когда он смотрит сквозь нее, женщину, которая едва существует, и он проходит через дверь Ф-1, электрохлыст задевает ручку, последнее предупреждение для Элизы, где бы та ни была.

По крайней мере Зельда надеется, что лязг послужит таким предупреждением.

10

Черт, какой яркий свет! Словно иглы вонзаются в его глазные яблоки.

Он бы хотел вернуться быстрее в полумрак кабинета, под мягкое серое мерцание черно-белых мониторов. Но он тут не просто так: самое время встать лицом к лицу с Deus Brânquia, и привести к завершению эксперименты Хоффстетлера.

Нет, не Deus Brânquia. Образец, и это все.

Почему он снова боится думать об этом как о Deus Brânquia? Это глупость. Немедленно прекратить. Старый добрый «алабамский прывет», прирученное могущество в облике электрохлыста, такой длинный и удобный в его ладони, словно перила, держась за которые, можно выбраться из опийного тумана в реальный мир.

Только надо позвать пару солдат, чтобы выловить тварь из резервуара и привязать, не потеряв не единого пальца. Бойцы военной полиции сделают все. Он тут главный.

Ночью он отослал их только для того, чтобы обнаружить, что оставил «прывет» в кабинете. Кабинет, ящик стола, таблетки. Совпадение. Он не забывал хлыст нарочно. Ничего подобного.

Он думает о путаном рассказе Лэйни, о том, что она поймала Тимми за потрошением ящерицы. Это не обеспокоило Стрикланда вообще. Черт, да он был горд.

Он должен учиться у собственного сына.

Когда Стрикланд в последний раз оставался наедине с этой вот ящерицей? Наверняка еще на Амазонке, когда он сжимал гарпунное ружье, будучи в тускло освещенном гроте, от стен которого отражались крики обезьян.

Deus Brânquia – Образец, – весь в пятнах от ротенона, тянется к нему двумя лапами. Словно они равные. Высокомерие. Оскорбление.

Теперь посмотрите на него. Очевидное, ясное зрелище страдания.

А, точно, они же вытащили его и привязали… как он мог забыть?

Вынужден опираться на кровоточащие колени, поскольку не может долго стоять на ногах, держать свой вес. Алая жидкость сочится там, откуда недавно выдрали швы. Кусочки отвратительной анатомии дергаются и пульсируют в поисках воздуха.

Стрикланд поднимает «прывет» и покачивает им.

Deus Brânquia ощетинивает гребень на спине.

– О, ты помнишь, – говорит Стрикланд.

Он наслаждается тем, как стучат каблуки, пока он идет по лаборатории. Предвкушение пытки – самый чувственный момент. Набухающий, восстающий страх. Томление двух тел, пока разделенных, но обреченных на неизбежное столкновение.

Деяние, более творческое, чем Стрикланд смог бы нарисовать в воображении, даже имейся у него достаточно терпения.

Лэйни никогда не поймет эту разновидность предварительных ласк.

Ее постигнет только солдат, который чувствовал, как кровь струится у него в жилах перед боем.

Испачканная кровью шея Лэйни возникает перед его внутренним взором. Приятное, возбуждающее зрелище.

Он берет зеленый леденец из пакета, посасывает его, воображая, что острый вкус на языке – это кровь. Когда он раскусывает конфету, хруст болезненно отдается в ушах. Элиза Эспозито – единственный островок молчания в мире.

Его собственная внутренняя тишина сожрана вернувшимися обезьянами.

Бормотание за мониторами, завывание под столом. И крики. Пронзительные вопли. Когда он пытается думать. Когда он пытается спать. Когда пытается принять участие в нудном перечне событий, который его семья зовет жизнью.

Обезьяны хотят, чтобы он восстановил трон Джунглебога.

И пока он этого не сделает, они не перестанут вопить.

И он поддается. Совсем чуть-чуть. Чтобы посмотреть, не смягчатся ли они. «Прывет»? Нет, это вовсе не электрохлыст, это одно из мачете, принесенных indios bravos.

Обезьяны хихикают. Им это нравится. Стрикланд понимает, что ему тоже.

Он качает мачете словно маятник, представляя, как прорубается через корни дерева капок. Deus Brânquia реагирует немедленно, дергает цепи: пароксизм рыбы, которая думает, что скоро умрет. Его жабры трепещут, увеличивая голову едва не вдвое. Тупая уловка животного. Не работает с людьми. И с богами тоже.

Стрикланд нажимает кнопку. Мачете жужжит в его руке.

11

Ноги и руки упираются в холодный металл, прядь волос застряла в петле, коленка ободрана и кровоточит, но все же Элиза не чувствует боли.

Она испытывает лишь страх, могучий пылевой шторм, что закручивается внутри нее, и гнев, громыхающий подобно грому, внутри головы и придающий черепу новую форму – с широким лбом и длинными рогами.

Она вырвется из своего убежища, сметет все препятствия словно тараном и на только что выросших копытах бросит вызов этому ужасному человеку, пусть даже он убьет ее. Элиза сделает что угодно, рискнет чем угодно, только чтобы спасти того, кого она любит.

Она не сразу опознала голоса, поскольку дверь Ф-1 искажает их до неузнаваемости. Она напряглась, словно хищный зверь, и оглянулась в поисках дыры, в которой могла бы укрыться.

Через распахнувшуюся дверь она сначала увидела Зельду, ее яркое платье столь же странно, как и белый наряд невесты. Зельда попыталась предупредить подругу, и той только и осталось сделать, чтобы предупреждение не оказалось напрасным.

Она нырнула в ближайший шкафчик из-под лекарств, ударившись коленями так, что слезы выступили на глазах. Подобно всей прочей мебели в Ф-1, шкафчик оказался с колесами и начал потихоньку катиться. Она высунула руку и прижала ладонь к полу.

И только затем в ее поле зрения возникает Стрикланд, прошедший в каких-то десяти футах, слишком близко, чтобы она могла незаметно закрыть скрипучую дверь шкафчика. Она сжимается, укрытая разве что тенью, и пытается дышать не так громко. Грудь и левое ухо прижаты к полу, и через тонкий слой металла она слышит, как стучит ее сердце.

Не двигайся, говорит она себе.

Беги, нападай, говорит она себе.

Стрикланд покачивает хлыстом словно бейсболист – битой, легко и уверенно. Делает аккуратный взмах и вонзает острия в подмышку существа; вспыхивают два золотых огня.

Тело существа изгибается, чешуйки рябят на сведенных судорогой мускулах. Попытка отклониться от Стрикланда так далеко, как только возможно – на какие-то дюймы.

Элиза не кричит только потому, что не может.

Она все равно закрывает рот ладонью, пальцы вонзаются в щеки – всякий человек испытывал удар тока той или иной силы, но невозможно представить, чтобы существо переживало подобное.