– Без вопросов, сир. – Лудли сдержал импульс ускорить шаг и пойти вперед господина. – И, капитан, многие любят вас, как я и сказал.

Квайр выразил неприязнь:

– Надеюсь, нет. Я сего не желаю. Я сего не требую.

– Я о чем, – пропыхтел озадаченный лакей, – вы обожаемы, капитан, и тому подобное.

– Обожаем? Чернью? Оно завоевывается легко, такое обожание. Чуточка эффектных действий, дешевая шутка-две, лихой жест – и, вестимо, сброд длит обожание всю дорогу до Тильбёри и тюремной баржи. Я презираю тех, кто угождает толпе ради нее самой. Мое искусство должны оценивать другие художники, люди, великие в своих сферах, как велик лорд Монфалькон. Все до единого годы, что провел он у престола Герна, каверзничая, сговариваясь, интригуя ради воцарения Глорианы. Он был мой герой, Луд, в пору молодости. Я по-прежнему им восторгаюсь. Конечно, он почуял, сколь тонко понимаю я его достижения. Однако мои по-своему не менее велики.

– Более, капитан, учитывая всё.

– Я принял его покровительство, дабы нарастить опыт, улучшить навыки – усиление, подчинение… Он был моим единственным господином. И он меня презрел.

– Презрите его, капитан. Он – слабак.

Квайр просветлевал.

– Таков он и есть. Ты прав, Лудли. – Не без усилия он удлинил шаг. Они почти добрались до стен. – Иди же в «Морскую Конягу», а я присоединюсь к тебе позже. Пойду в свое почтенное жилище, гляну, как там госпожа Филомена, супруга ученого, поживает без любовного своего партнера. – Он приподнял и призагнул шляпу. – Увидимся в «Морской Коняге», Луд.

Счастлив отпущением, мастер Лудли вбежал в ворота, единожды махнув господину рукой.

– Вы вскоре станете прежним собой снова, капитан!

На душе у Квайра лучшало с каждой секундой.

– Вестимо. Презреть его. Я выучился чему было можно. Я лучше нашего общего друга, Монфалькона. Я оставлю его позади!

В сем эфемерно-развязном настроении он миновал ворота и был немедленно атакован полудюжиной злодеев с тенётами и покрывалами, вервиями и ножами.

– Вот и он!

Квайрова рука метнулась к рукояти меча, однако на плечах уже обосновалась петля. Капитан заизвивался. Петля затягивалась.

На него насели, полускрыты плащами и капюшонами, шестеро живопыр.

– Придурки! Я – Квайр. У меня есть друзья. Все окаянцы города!

Игнорируя его слова, они скрутили и погрузили его в смердючий фургон прежде, чем он успел что-то сообразить. Квайр засомневался в полном своем разумении себя и мира. Его глаза скрыла повязка, его тело деревенело от давящих веревок. Изумление настигало его второй раз за день. Не будь Квайр заткнут кляпом и обволочен капюшоном, он бы громко выматерился.

Ариох их мать! Я схвачен. Несправедливо до чрезмерности! В один день! Я позволил себе потерять уверенность и оттого надежду – и ныне теряю жизнь. Разве что удастся заболтать их и освободиться. Но что же сие? Что за враги посмели бы?..

И тут капитана Квайра осенило, что у беседы с Монфальконом и принятого ею поворота есть нечто общее с похищением.

Он меня сдал. Он меня предал. Он надеется умертвить меня, прежде чем я раскрою его секреты. Он явно не поверил истине. Что ж, если я умру, ему несдобровать. Всякое деяние обнародуется в «Исповеди капитана Квайра». Боги, она подкосит Альбион! О, друг мой Монфалькон, если я выживу, ты отведаешь мщение куда масштабнее. Тогда-то ты и признаешь истину: ученик сделался господином. Я заставлю тебя осознать сей факт, хотя бы только сей…

Его мизинец искал тайный кинжал, но тот не находился. Квайр осторожно кусал кляп, ослабляя его жеванием. Он испытывал на прочность сдерживавшие его вервия и тенёта. Он изо всех сил вслушивался в похитителей, но тех осталось лишь трое: двое на козлах и один рядышком в фургоне – и все они помалкивали.

Поскольку он не был мертв (им было бы нетрудно убить его здесь, после чего отвезти тело к реке), Квайр предположил, что ему предрешена отсроченная смерть. Вероятно, Монфалькон надеется умертвить его не ранее, чем выпытает местоположение тайника с «Исповедью». Квайр вознамерился насладиться агонией в пределах возможностей – а равно насладиться сокрушенностью пытающих в миг, когда он испустит дух. Кроме прочего сие означало, что у него есть шанс выжить, сбежать, ибо сии парни находчивостью не отличаются. Завалящие щипачи нижайшей касты с улицы Кент, они могут быть подкуплены, запуганы либо обмануты, как только освободится его рот. Квайр любопытствовал, какому же лейтенанту Монфалькон поручил его допрос. Уж давно не осталось никого, кому можно доверить такую работенку, кроме самого Квайра. Рассуждая таким образом, капитан понял, что Монфалькон должен лично оркестровать его истязания и смерть, и удовлетворился сим настолько, что расположился в фургоне с наивозможнейшим комфортом и, к ужасу похитителей, принялся мычать сквозь кляп какой-то мотивчик.

Наконец фургон остановился; Квайр был извлечен и востащен по некоторому числу скрипящих деревянных ступеней в некую комнату. Та весьма пахла кофе, и он предположил, что доставлен на склад кофеторговца, один из множества на холме Флакс. Двое похитителей удалились, оставив одного на страже. Квайр принялся корчиться на половицах, дабы узреть, что же происходит. Он был пнут в спину. Он стих. Дверь отворилась опять, и он услыхал солдатскую походку, звяканье шпор; шагал явно власть имущий. Капюшон, а после и повязка были убраны, Квайр ухмылисто растянул губы вокруг кляпа, полагая, что увидит Монфалькона, и раззявил рот еще шире (и болезненнее), разглядев на его месте эмиссара Калифа, лорда Шаарьяра Багдадского; тот благодушно щерился в ответ сквозь темную, всячески холимую бороду, поигрывая большим искривленным кинжалом, что свешивался на золотых шнурах с пояса лордова платья. Он глянул на головореза, невидимо стоявшего за распростертым телом Квайра.

– Се Квайр?

– Квайр, сир.

Монеты поменяли владельцев, и головорез убрался через дверь и вниз по ступеням, будто опасаясь стать свидетелем последующего.

Арабиец вынул кинжал из ножен и угрожающим движением, кое Квайр счел излишне явственным, поднес его к Квайрову горлу, после чего резко рассек кляп и тем самым позволил Квайровой ухмылке расцвести во всем ее великолепии.

– Меня обменяли, не так ли? – Квайр был аномально беспечен. – За некую услугу, что вы оказали Монфалькону?

Лорд Шаарьяр слегка удивился.

– Я разумею, – продолжил Квайр, – он сдал меня вам. Если так, он слабеет умом, как я полуподозревал, ибо я могу поведать вам немало секретов, и вам сие, несомненно, ведомо.

Лорд Шаарьяр вложил кинжал в ножны, выпрямился и брезгливо запахнулся, легко коснувшись своего бурнуса пальцем, почти целиком облеченным золотом.

– Я не из ваших, – сказал Квайр, решив, что сознался слишком во многом. – Зачем вы сие со мной сделали?

Лорд Шаарьяр потер границу между челюстью и черепом – точно за левым ухом.