– Согласен, – кивнул Бертрам. – И очень рад этому. Он – единственный из этой компании, кто показался мне джентльменом.

– А мне показалось, что герр Байерсдорф был искренне расстроен смертью фон Риттера, но я не думаю, что его можно исключить. Возможно, он посчитал своим долгом убить барона по какой-то причине.

– Ты имеешь в виду, по приказу кайзера? Несколько притянуто за уши, Эфимия. Этот человек напоминает Санта-Клауса.

Я широко улыбнулась:

– И мне в голову пришло точно такое же сравнение. Я не думаю, что у нас достаточно доказательств, чтобы полностью его исключить, но я не ожидаю, что он убийца.

Бертрам кивнул:

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Мало шансов, но все равно про него нельзя забывать. Он остается в списке. Значит, мы пока считаем, что барон был убит, так?

– Я надеялась, что к этому времени доктор Кембридж уже свяжется с нами и сообщит какую-то дополнительную информацию. – Я колебалась какое-то время, потом все-таки решилась. – Если окажется, что убийца – британский член делегации, не думаю, что Фицрой захочет, чтобы мы сообщали об этом немцам. В таком случае он предпочтет сердечный приступ в качестве причины смерти.

– Тогда зачем мы всем этим занимаемся? – сурово спросил Бертрам.

– Потому что, какие бы действия ни решил предпринять Фицрой, он все равно захочет узнать правду. Я могу понять, почему мы не хотим, чтобы немцы знали, что одного из их соотечественников у нас в стране убил один из подданных Великобритании. Боже, войны, как я понимаю, начинались и по гораздо менее существенным причинам.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, – кивнул Бертрам с мрачным видом.

– Однако я определенно буду выступать за то, чтобы любой подданный Великобритании был предан суду в соответствии с законом – или его, по крайней мере, заставили как-то ответить за совершенное преступление, но необязательно предавать это дело гласности.

– Черт побери, Эфимия! Это как раз та самая чушь, в которой мы поклялись больше никогда не участвовать. От частного правосудия до диктатуры всего один шаг! Я не верю, что король одобряет подобное.

– В таком случае мы просто отпустим убийцу, если он окажется британцем? – спросила я. – Давай предположим, что целью убийства была только личная выгода, ни о каких национальных интересах речь не шла. Я не думаю, что Фицрой или его люди дали бы добро на это расследование, если бы имелся хоть какой-то намек на особое задание по политическим мотивам. Я с таким уже имела дело. Хотя мы и любители, даже просто «ресурсы из гражданских лиц», у нас имеется определенная репутация, мы показали, что умеем докапываться до правды.

Бертрам кивнул.

– Мы – отличная команда. Но если это обычное убийство, как ты говорила, что тогда?

– В таком случае мы не можем допустить, чтобы действия одного человека и жизнь другого поставили под удар миллионы людей. Если война остается на повестке дня, то мы должны действовать очень осторожно. Мы должны провести расследование так, чтобы немцы остались довольны, но если убийца окажется британцем, мы должны это от них скрыть.

– Ты не думаешь, что они станут нам больше доверять, если мы передадим им убийцу? – спросил Бертрам.

– У меня нет ни знаний, ни опыта, чтобы принимать подобное решение, – ответила я.

– Где проклятый Фицрой?! – воскликнул Бертрам. Он встал и принялся мерить шагами помещение. Сделав пару поворотов, он остановился. – Кстати, Эфимия, я ужасно сожалению, что ты замешана в этом деле. К нам оно не имеет никакого отношения, и на этот раз все кажется особенно неприятным.

– Спасибо, Бертрам. При других обстоятельствах я стала бы заверять тебя, что являюсь равным партнером во всем, но на этот раз я понимаю твое желание меня защитить. У нас в руках судьба народов двух стран, это очень тяжелая и совсем не желанная ноша, – ответила я, и при этом в груди у меня потеплело от мысли, что Бертрам хочет защитить меня от суровой реальности окружающего мира. Бывали времена, когда подобные намерения вызвали бы у меня злость, но теперь я уже видела мир таким, какой он есть, и хотела от него защититься. Я сама, естественно, готова была сделать то же для него. – Но давай вернемся к нашим подозреваемым. Главным остается Готтлиб. Мы знаем, что Фицрой подозревал его из-за того, что Фридрих появился в последнюю минуту. Сам Готтлиб даже не упомянул, что человек, место которого он занял, умер. Я нахожу это очень подозрительным.

– Он мог считать, что мы как раз так и подумаем. Черт побери! Ты прекрасно знаешь, что я думаю. Кроме того, тебе не кажется, что фон Риттер на самом деле хотел, чтобы помощник был ему знаком?

– Вполне возможно, – согласилась я. – Но они ведь на самом деле спорили.

– И фон Риттер допускал такое поведение. У меня есть теория по этому поводу. Но продолжай, – предложил Бертрам.

– Портера я нахожу отталкивающим типом, но не думаю, чтобы он стал рисковать карьерой, да и причин убирать фон Риттера у него, похоже, не было.

– Мы знаем, что Портер любит находиться в центре внимания, – напомнил Бертрам. – Может, тут есть какая-то связь.

– Роберт Дрейпер явно считает себя освежающе честным, – продолжала я. – Я считаю его заурядным и отталкивающим, но именно он представил нам наиболее четкую картину случившегося.

– Ты думаешь, что он говорит правду? – спросил Бертрам.

Я кивнула:

– Он знает, что мы можем проверить все, что он сказал, причем не только с помощью членов делегации, но и по показаниям других свидетелей, которые записала полиция. На самом деле нам следует сейчас этим заняться. Думаю, что лучше всего происходившее видели те, кто находился на некотором удалении.

Бертрам тяжело вздохнул и повернулся к кипе бумаг, которые нам оставила полиция.

– Как ты думаешь, мы можем попросить принести нам чаю? – спросил он.

– Ты на самом деле хочешь чаю из этого кафе? – уточнила я.

– Черт побери! – воскликнул Бертрам. – Прости, Эфимия. Кстати, мы будем рассматривать продавщицу в качестве подозреваемой?

– Я думаю, что следует попросить Майкла ее проверить – кто она и откуда, – сказала я. – Но она не могла быть уверена, что чай предназначается для фон Риттера и что он вообще захочет чаю. Я думаю, что это очень маловероятная кандидатура.

– Хорошо, – согласился Бертрам. – У нас достаточно подозреваемых. – Он пододвинул к себе кипу бумаг и разделил ее на две части, половину отдал для изучения мне. – Интересно, как там дела у Рори?

– Чем скорее мы с этим закончим, тем скорее сможем это выяснить, – ответила я и склонила голову над показаниями первого свидетеля.

Полиция поработала очень дотошно. Мы смогли подкрепить описание сцены Дрейпером. Все свидетели также говорили, что сам Дрейпер находился за отдельным столиком, стоявшим на некотором удалении от остальных. Там он в одиночестве наслаждался пирожным во время незапланированного перерыва. Официант подтвердил, что во время обеда Дрейпер долго спорил с Портером и просто не успел съесть большую часть того, что подавали. Из-за чего именно они спорили, было неясно. Майкл еще не вернулся, но становилось понятно, что мы почти не продвинулись вперед. Мы исключили Габермана. Дрейпер, похоже, находился слишком далеко. Мы считали Байерсдорфа маловероятной кандидатурой. Мы соглашались, что наиболее вероятным подозреваемым является Готтлиб, но не видели подходящего мотива. Элджернона Портера исключать было нельзя, но мы опять же не видели оснований, чтобы включать его в списки подозреваемых. По крайней мере, мы знали, что Готтлиб и фон Риттер спорили.