– А ты не осуждай Всевышнего! Не тебе его судить. Смирись. Пути Господни неисповедимы. Теперь Пашин сынок будет у него ангелом небесным. Может, и за нас словечко замолвит.

Не верю, – мрачно подумала Настя. Поковыряла рис и, почувствовав полное отвращение к еде, отложила ложку. Встала, вышла из кафе и пошла, сама не зная куда. Увидела в сквере скамейку, с облегчением села и закрыла глаза.

Кто-то подошел и сел рядом. Открыв глаза, она увидела Вадима, понуро глядевшего себе под ноги. Некоторое время они молчали. Потом Настя сказала:

– Прости меня. За твоего брата. Я обещала его навестить и не пришла. Прости, если можешь.

– Ничего. С тобой ведь такое случилось. Он ждал тебя тогда весь день, а вечером ему сказали, что на тебя напали бандиты. И он потом уже не ждал. Спасибо, что пришла его проводить. Честно говоря, не ожидал.

Они снова помолчали. Потом Вадим осторожно спросил:

– Скажи, Настенька, я тебя чем-нибудь обидел?

– Нет, что ты. Чем ты мог меня обидеть?

– Тогда почему ты ко мне так резко изменилась? Ведь раньше было по-другому. По крайней мере, мне так казалось.

Настя молчала. Не дождавшись ответа, он продолжил:

– Наташа говорит, что ты возненавидела всех мужчин. Неужели это правда?

– Извини, Вадим. – Настя встала. – Я на автобус.

– Зачем на автобус? Посиди немного, скоро всех развезут по домам.

– Нет, не хочу. Я побегу. Пока.

И она прямо через газон побежала к остановке. Уже из окна автобуса увидела, что Вадим стоит и потерянно смотрит ей вслед. Когда автобус тронулся, он повернулся и медленно побрел в кафе.

Возвращаясь с кладбища, Настя с тоской готовилась к предстоящим расспросам: как прошли похороны, много ли было народу, что подавали на поминках? – отвечать на которые было выше ее сил. Но этого не случилось. Галчонок только спросила: – Есть будешь? – Спросила для проформы, ведь дочь только что вернулась с поминок. Но к ее удивлению та охотно умяла котлету с пюре и запила чаем, – правда, все молчком.

– Папа дома? – спросила дочь насытившись.

– Нет, он со Святославом машину осваивает, – с утра раскатывает по городу, даже обедать не приходил. Я уже беспокоюсь.

– Позвони ему на мобильник.

– Заряжается. Вечно забывает с вечера зарядить. Хоть бы ты ему напоминала, а то когда-нибудь приспичит, а связи не будет.

Подержанную красную «копейку» отец пригнал неделю назад – к полному восторгу своих дам. Все в этой машине им понравилось: и яркий коралловый цвет – на трассе издалека заметен – и просторный салон с красивыми чехлами «под леопарда», муженек сам выбирал, и даже разноцветная оплетка на руле. Галчонок немедленно записалась на водительские курсы и каждый день тренировалась с инструктором. Завтра ей предстояло сдавать экзамен на права. Правила она вызубрила от корки до корки, а вот с практикой, особенно на улицах с оживленным движением, дело обстояло не очень. И повинен в этом был инструктор, чей Эзопов язык мать совершенно не понимала. – Поворачивай вон за той синей будкой! – командовал инструктор во время очередной тренировки. Галчонок, напрягая зрение, лихорадочно высматривала синюю будку, но ничего похожего не видела. Тогда она поворачивала возле темно-зеленого строения, после чего инструктор с силой нажимал на запасной тормоз и разражался ругательствами:

– Я где велел повернуть?

– Но здесь нет синей будки! – оправдывалась Галчонок.

– А это что? – И инструктор указал на удалявшийся голубой фургон. – Тормози! Прижимайся к бордюру.

Галчонок выворачивала руль, и машина передним колесом запрыгивала на тротуар.

– Что ты сделала?

– Прижалась к бордюру.

– К мужу так прижимайся, а не к бордюру! Дурдом, когда баба за рулем!

И вот такое во время каждой поездки. Поэтому учить Галчонка согласился отцовский приятель Святослав. Святослав был классным водителем, помешанным на автомобилях. Он пришел в неописуемый восторг, когда отец сообщил ему о своем приобретении. – Ты взял, взял! – вопил Святослав, размахивая руками. – Класс! Теперь на рыбалку семьями, и не вздумай увиливать.

Правда, Святослав тоже с трудом сохранял присутствие духа, когда за рулем сидела Галчонок. Рядом с ней за неимением второго тормоза он то и дело с силой давил ногой на коврик, – но воспитание и природная интеллигентность не позволяли ему выразить вслух переполнявшие его эмоции, и потому он только поминутно вздыхал и хватался за сердце.

Отец вначале попытался воспротивиться водительским амбициям жены, но Галчонок резонно заявила, что, во-первых, по справедливости, у нее с ним на машину равные права, поскольку большую часть ее стоимости покрыли ее репетиторские деньги. А во-вторых, в дороге с ним всякое может случиться. Напьется, заболеет или просто устанет, – как тогда быть? Кто-то же должен довести машину хотя бы до ближайшего населенного пункта. Насчет «напьется» супруг презрительно хмыкнул, но против ее доводов ничего противопоставить не смог. Настя тоже робко заикнулась о вождении, но папочка замахал на нее руками и категорически заявил: – Только после восемнадцати! – Правда, пообещал, что где-нибудь на пустой дороге вдали от населенных пунктов и постов гаишников он, может быть, когда-нибудь покажет, что и как надо делать, – а пока зубри знаки и правила.

Вернувшийся с работы отец тоже не стал докучать дочери расспросами, только спросил: – Есть желание пообщаться? – Видимо, что-то прочел в ее глазах. Дождавшись, когда Галчонок отправится на кухню мыть посуду, Настя рассказала ему о странной просьбе Дениски – не оживлять его, потому что «там хорошо».

– Папа, неужели он, умирая, что-то видел? – допытывалась она. – Ведь после смерти человек превращается в прах. У него же нет глаз, нет органов чувств. Может, Дениске показывала видения умирающая подкорка головного мозга?

Отец помолчал, потом задумчиво изрек:

– Не знаю. И никто не знает. Никто в целом мире не сможет ответить на твой вопрос однозначно. Но церковь утверждает, что, кроме тела, состоящего из молекул и атомов, у человека есть душа: что-то вроде сгустка информации, накопленной на протяжении жизни. Вот она-то и остается после смерти. Может, она каким-то иным способом видит то, что не дано живущим?

– Папа, когда я была без сознания, ничего не видела. Меня просто не было. Это как маленькая смерть. Где же была моя душа?

– Настя, ты задаешь вопросы, над которыми человечество бьется тысячелетиями. Скажу честно: я материалист. Я не верю в загробную жизнь и прочие чудеса. Но, во-первых, я не всегда прав. Во-вторых, понимаю, что есть неведомые области бытия, о которых нам, может быть, вообще не дано знать. Дело в том, что наш мозг и знания ограничены, у них есть рамки, за которые не вырваться.

– А как ты думаешь, люди смогут когда-нибудь узнать об этом точно?