Чарли оглядела закусочную, надеясь увидеть, как Мардж или повар, или пара других посетителей войдут в обеденный зал. Но здесь по-прежнему находились только она и Джош.

И нож.

Это острое, сверкающее продолжение его руки.

Джош поймал ее взгляд и сказал:

— Ты не должна бояться, вот что я пытаюсь тебе объяснить. Я не причиню тебе вреда, Чарли. Мы ведь друзья, верно? Или, по крайней мере, приятели.

Он опустил нож, словно желая доказать свое дружелюбие. Чарли не стало от этого легче. Ничего в этой ситуации не изменилось. Они все еще одни, и Джош все еще «убийца из кампуса».

— Послушай, — продолжил он. — Думаю, будет лучше, если мы на этом остановимся. Может, когда я закончу есть и соберусь уезжать, тебе стоит остаться здесь?

Чарли слегка помотала головой, думая, что ослышалась.

— Что?

— Тебе лучше остаться здесь. Я сажусь в машину и уезжаю, а ты находишь другой способ добраться домой.

— Серьезно?

— Вполне, — заверил Джош и откинулся на спинку стула, поднял руки ладонями вперед, как делает фокусник, показывая, что у него больше нет трюков в рукаве. — Мне, конечно, не нравится идея просто бросить тебя здесь. Но ты явно мне не доверяешь. И, хотя мне это крайне неприятно, я понимаю, что у тебя были трудные времена. Твою подругу убили и все такое. Это сделает подозрительным любого. Я рад, что мы проделали вместе часть пути. Но теперь нам пора расстаться.

Чарли сидела в полной тишине, не двигаясь, даже не моргая.

Он лжет.

У нее не получалось придумать другого объяснения.

Он не может на самом деле вот так просто уйти и оставить ее в покое, без всяких вопросов. Это кажется нелогичным, поэтому, скорее всего, он лжет.

С другой стороны: что, если он говорит серьезно? Благодаря какому-то маленькому чуду, причину которого она никогда не поймет, Джош действительно отпускает ее? Может быть, он решил, что она не стоит риска или усилий? Или ему надоело играть с ней? Или он почему-то пожалел ее?

— Так ты меня отпускаешь? Вот так просто?

— «Отпускаю» звучит так, словно я держал тебя в заложниках, — хмыкнул Джош. — Ничего подобного ведь не было. Я не заставлял тебя садиться в мою машину. Ты сделала это по своей воле.

Чарли так не считала. Да, она согласилась на поездку с Джошем, но только потому, что отчаянно хотела уехать, а он очень грамотно врал. И продолжал лгать, чтобы она максимально долго оставалась в машине уже после того, как заподозрит, кто он и что сделал. Он, конечно, не принуждал ее сесть в его автомобиль, но обманом убедил сделать это — определенно.

Часть ее думала, что он продолжает обманывать. Играет, подобно фильмам в ее голове. Вселяет в нее надежду, чтобы насладиться эффектом, когда перестанет играть.

Неожиданно Чарли почувствовала, что сзади на ее шее образовалось теплое пятно. Стало ощущаться сердитое покалывание. Это соответствовало ее настроению. После того, как она всю ночь находилась под прессом газлайтинга[42], было бы странным не ощетиниться. Чарли чувствовала гнев, нараставший так же быстро, как теплое пятно на ее шее.

Она устала от того, что ей лгут.

Устала быть сбитой с толку.

Устала все время быть такой чертовски грустной.

Устала чувствовать себя виноватой, растерянной, влачить жалкое существование и снимать в своей голове воображаемые фильмы, чтобы справиться с этим.

Чарли так устала, что ей хотелось взять и признаться Джошу, что она все знает. Что она сама поражена своим непреодолимым желанием разрушить созданный им фасад хорошего парня и посмотреть, как отваливающиеся осколки будут демонстрировать монстра, прячущегося за маской. И она уже почти сделала это. Ее челюсть разжалась, а язык расслабился, готовый раскрыть правду.

Но тут через вращающуюся дверь появилась Мардж с кофейником.

— Позволь мне долить тебе, красавчик, — сказала она, хотя Джош сделал не больше пары глотков.

Она наполнила чашку до краев и отодвинула руку, ее локоть двигался по столу. Чарли наблюдала за его продвижением, он был такой же острый и тонкий, как нож, брошенный рядом с тарелкой Джоша. Он продолжал двигаться, даже после того, как соприкоснулся с чашкой Чарли.

Остальное происходило неизбежно и быстро.

Локоть двигался.

Чашка скользила.

Все это происходило до тех пор, пока чашка не упала со стола и чай не пролился на красное пальто Чарли.

Чарли вскочила со своего места, стряхивая чай, который слегка остыл, но все еще был достаточно горяч, чтобы обжечь ее даже сквозь мокрую одежду. Мардж в ужасе отступила, прижав одну руку, покрытую возрастными пятнами, ко рту, в то время как другая продолжала сжимать кофейник.

— Вот черт! — вскрикнула она. — Мне так жаль, дорогая!

Чарли выскользнула из кабинки, одновременно промокая салфеткой пальто.

— Все в порядке, — бормотала она, скорее с облегчением, чем с недовольством. Инцидент с Мардж дал ей шанс встать, уйти от Джоша, перезагрузиться. — Где туалет?

Мардж указала на небольшую нишу рядом с вращающейся дверью и с явным смущением в голосе сказала: «Прямо там, дорогая».

Чарли направилась туда, все прижимая салфетку к пальто, хотя она уже так промокла, что чай просто хлюпал между пальцами. Внутри ниши она увидела две двери, на одной из которых было написано «Парни», а на другой — «Куклы». Это несколько смутило ее, но она толкнула дверь и ворвалась внутрь, не потрудившись оглянуться на Джоша. Несмотря на то, что, по его словам, сейчас было самое подходящее время расстаться, у Чарли настойчиво сохранялось такое чувство, что он никуда не денется. Когда она вернется из туалета, он все еще будет ждать ее.

Мардж поклялась, что не станет вмешиваться, хотя почувствовала неладное, как только они вошли в закусочную. По языку их тел было ясно, что с ними обоими что-то не так. Девушка в красном пальто выглядела испуганной, а мужчина, с которым она была, — угрюмым. Не слишком хорошая комбинация, по опыту Мардж.

И все же она держала язык за зубами, поскольку он часто доставлял ей неприятности. Она говорила только в том случае, когда была действительно обеспокоена: например, как той, другой, в стельку пьяной паре. Они ее не послушались — люди их возраста никогда не слушают, но она обязана была что-то сказать, даже просто для очистки совести. Она предостерегла их. Они проигнорировали. Что бы ни случилось потом, уже не ее забота.