«Словесные недоразумения» очень скоро стали критичными. Лайонела избрали. Палата общин отступила перед свершившимся фактом. Она специальным актом допустила еврея в свои ряды. Но восстала палата лордов. Члены палаты, годами игнорировавшие заседания, ринулись в столицу из самых дальних уголков Англии, из Корнуолла и Уэльса. Виконты и графы поспешили в столицу, чтобы не допустить еврея в парламент. Лайонел присутствовал на заседании, его сопровождал брат Энтони. Он прослушал все гневные и злобные выступления и спокойно принял вынесенное решение – палата проголосовала против.

Лайонел штурмовал парламент не менее настойчиво и последовательно, чем в свое время его дед Майер – гессенский двор. Барон формально освободил свое место, чтобы принять участие в следующих выборах, – что он и сделал. На выборах 1849 года он вновь выставил свою кандидатуру.

– Я не сомневаюсь в вашей поддержке, – сказал он, – поскольку в моем лице отстаивается принцип, и я верю, что вы готовы участвовать в конституционной борьбе с той же настойчивостью и ответственностью, как вы это сделали ранее.

Он снова был избран. И снова палата лордов не утвердила его кандидатуру. Лайонел решил, что пришло время для новой атаки, на этот раз он решил занять свое место, которое ему дали его избиратели и на которое он имел все законные права, физически, в прямом смысле этого слова.

26 июля 1850 года супруга барона сидела на галерее для публики в палате общин и с замиранием следила за волнением среди депутатов. Парламентский пристав объявил, что новый член палаты готов произнести клятву. Поднялся помощник секретаря, чтобы ассистировать при процедуре произнесения клятвы. Он принес Святую Библию, на которой должен был поклясться каждый новый депутат.

– Я хочу принести клятву на Ветхом Завете, – громко и отчетливо произнес Лайонел.

Казалось, в палате произошел взрыв.

– Сэр, – прогремел голос Роберта Инглиса, лидера фракции оппозиции, – поскольку это христианский народ и христианское законодательное учреждение, ни один человек – если я могу использовать это слово, не нанося оскорбления, – никогда не был допущен на свое место здесь без того, чтобы произнести торжественную клятву во имя нашего общего Спасителя во Христе. Я никогда не дам моего согласия на это.

После долгих и жарких дебатов палата наконец разрешила Лайонелу произнести клятву на Ветхом Завете. Осталось еще одно препятствие, «словесные недоразумения». Частью церемонии посвящения была клятва нового члена парламента, так называемая «Клятва отречения», когда он отвергает свои обязательства в лояльности по отношению к давно не существующей династии Стюартов. Эта клятва стала основным оружием антиеврейской партии, поскольку она заканчивалась словами «…пребывая в христианской вере».

Барон произносил клятву, и вся палата замерла в ожидании. Дойдя до последней фразы, барон произнес: «Я опускаю эту последнюю фразу, поскольку она не соответствует моим взглядам» – и завершил клятву традиционной иудейской формулировкой. Он собирался уже поставить свою подпись на свитке со списком членов парламента, когда с кафедры раздался окрик спикера: «Барон Лайонел де Ротшильд, вы можете удалиться».

Барон вынужден был оставить палату под рев депутатов.

Но это было только начало. Барон тренировался и набирал силу. На следующих выборах в 1853 году лондонский Сити снова выдвинул его своим депутатом. Его избрали, палата общин после длительной борьбы утвердила билль, который позволял изменить текст клятвы. Палата лордов его не утвердила. Нация разделилась надвое.

– Если вы разрушите основы христианства, на которых базируется христианское законодательство, – заявил епископ Лондонский, – для того, чтобы удовлетворить запросы группы амбициозных людей, вы уничтожите христианскую Англию.

С другой стороны, член парламента, представляющий англиканскую церковь, выразил сожаление о том, что епископ так мало ценит силу своей религии, если считает, что приход единственного еврея сможет пошатнуть основы христианства.

Лидер английских сектантов Генри Драммонд выступил категорически против избрания еврея, заявив, что это дело рук лондонской черни, которая действует отчасти из тяги к беспорядкам, отчасти из презрения к палате общин, и что такой выбор является пощечиной христианскому миру.

Ходили слухи, будто избрание лорда Джона Рассела, премьер-министра, сделано на деньги Ротшильда, который хотел завоевать себе сторонника. Эта сплетня подкреплялась свидетельствами таких достойных лиц, как епископ Оксфордский и других служителей церкви. Но среди церковников были и сторонники Ротшильдов.

– Можно только догадываться, – говорили они, – сколько священников проведет Рождество… проклиная евреев. К праздничному столу подадут два основных блюда – жареного еретика и лишенного гражданских прав еврея. Те самые люди, которые продолжают насаждать раздор и преследование, будут рассказывать нам о том, как ангелы спустятся с небес, чтобы петь о мире. Чье рождение собирается праздновать наша церковь? Разве не рождение еврея?

Лондонская «Тайме» писала о том, что достоинства барона Ротшильда вполне соответствуют положению депутата парламента, но пэры придерживались прямо противоположного мнения.

Тем не менее, Лайонел снова и снова выставлял свою кандидатуру, снова и снова был избран, а затем каждый раз повторялась одна и та же процедура с произнесением клятвы. Десять раз либералы вносили на рассмотрение билль об изменении текста Клятвы отречения, и десять раз палата лордов отклоняла его. Десять раз Дизраэли вступал в конфликт со своей собственной партией, с консерваторами, произносил пламенные речи – и все напрасно.

На одиннадцатый раз палата лордов отступила и утвердила билль об изменении текста клятвы. 26 июля 1858 года Лайонел произнес клятву в соответствии с еврейской традицией, с покрытой головой и положив руку на Ветхий Завет. Затем он поставил свою подпись на списке депутатов и прошел на свое место в зале. Битва была выиграна.

Одиннадцать лет своей жизни этот набоб посвятил борьбе. Он выдерживал бесконечные нападки, тратил огромные суммы денег и вызывал беспокойство по всей Англии. Как вспоминала баронесса Ротшильд, в течение всех этих лет в каждом уголке дома только и говорилось что о членстве в палате общин.

Он победил – и что потом? Лайонел не произнес в палате ни одной речи, не внес ни одного проекта. В этом не было необходимости. Он не был ни рядовым политиком, ни рядовым капиталистом. Он был Ротшильдом, следовательно, олицетворял собой Принцип. Этот Принцип необходимо было отстоять – и Лайонел его отстоял. Он открыл ворота для своих соплеменников-единоверцев.

Но за палатой общин неизбежно должна была последовать палата лордов. Если еврей был достаточно хорош для низшей палаты, то почему бы еврею не стать и членом верхней палаты? Так размышлял Гладстон в 1869 году, а еврей, которого он имел в виду, был, разумеется, Ротшильдом. Но теперь был только один выборщик, от которого зависело решение, – и этим выборщиком была королева. В данном случае Виктория проявила больше викторианства, чем вся ее эпоха. Она писала Гранвилю, своему лорду-камергеру: «Сделать еврея пэром – это шаг, на который королева не может пойти. Это было бы плохо воспринято и нанесло бы большой вред правительству».