Добродетель всегда вознаграждается. В 1917 году, когда пало царское правительство, Ротшильды, в отличие от других банкиров, почти ничего не потеряли. Когда к власти пришло Временное правительство, он выпустило так называемый «Заем свободы», и Нью-Корт сразу же приобрел облигации на сумму 1 миллион рублей. Эта сумма, конечно, никогда не была возвращена, так как и Временное правительство пало.

Натти к тому времени уже умер, но если бы он был жив, то, скорее всего, списал бы эту сумму как расходы на благотворительность. Его траты на благотворительные нужды были колоссальными, в банке было организовано специальное подразделение, которое занималось исключительно вопросами благотворительности. Натти финансировал четыре лондонские больницы, британский Красный Крест, его дотации еврейской общине были просто колоссальными. Только на содержание еврейской бесплатной школы у него уходило несколько сотен тысяч фунтов в год.

Натти никогда не отвергал случайных просителей, но если его дед иногда заставлял попрошайку обращаться в бегство, то Натти частенько вынужден был бежать сам, только чтобы не слышать униженных благодарностей и не видеть их улыбок.

С просителями большего масштаба он мог быть более язвительным. На переломе веков тысячи евреев из России приезжали в Англию, откуда с помощью своих единоверцев переправлялись в Америку. Принять и разместить эти массы народа помогали и Ротшильды, и другие богатые семейства Англии. Но однажды поток приезжих превысил возможности принимающих. Улицы были переполнены несчастными семьями, которые не могли найти кров. Герман Ландау, филантроп, занимавшийся приемом эмигрантов из России, бросился за помощью к Ротшильдам. Двери Партнерской комнаты были немедленно для него открыты. Ландау объяснил, что ему необходимо получить 25 000 фунтов для строительства временных убежищ. Не успел он закончить свою просьбу, как Натти уже выписал ему чек на 30 000 фунтов.

– Вы меня не поняли, – возразил Ландау, – мне нужно только 25 000.

– Посмотри-ка, Лео, – обратился Натти к сидящему тут же Леопольду, – у Ландау есть к нам сострадание.

Ландау получил гораздо лучший прием, чем некоторые из тех, с кем он вращался в высшем обществе. Натти недолюбливал одну герцогиню и поэтому приглашал на приемы всех ее друзей и не присылал приглашение ей самой. Если не было возможности довести ее до слез таким образом, он действовал с дьявольской хитростью.

Однажды он пригласил ее на обед и посадил на, казалось бы, почетном месте. Гладстон сидел справа от нее, а сам хозяин – слева. Но дело было в том, что Гладстон был глух на левое ухо, а сам Натти – на правое. Таким образом, герцогиня провела несколько часов между двумя сотрапезниками, которые не ответили ей ни на один вопрос.

Но Натти редко был таким лукавым. Обычно он действовал с потрясающей прямотой. Однажды в Тринге леди Фингалл осмелилась – без разрешения хозяина – сорвать одну из его любимых мускатных роз. Натти грубо обругал ее тут же, перед всей честной компанией. Конечно, потом он извинился – правда, косвенно, – послав ей в экипаж огромный букет роз. Но слава грубияна за ним закрепилась. И недаром говорили, что лорд Черчилль и лорд Ротшильд – двое самых грубых мужчин Англии.

Младший брат был полной противоположностью старшему. Если Натти был лордом, то Лео – спортсменом. Это вовсе не означает, что он пренебрегал семейными обязанностями – напротив, Лео содержал четыре роскошные резиденции. Он построил себе шикарный дом на Гамильтон-Плейс, неподалеку от Аллеи Ротшильдов, где обосновалась его родня. Этот дом славился множеством технических усовершенствований. В доме работал гидравлический лифт, который был настолько дорогим изобретением, что стоимость подъема на один этаж равнялась стоимости проезда в кебе из одного конца Лондона в другой. Те, кто пожелали сэкономить, могли подняться пешком по роскошной лестнице, украшенной ручной резьбой, возможно самой красивой во всей Англии. В доме была огромная библиотека, стены которой были также отделаны резным красным деревом. Над ее отделкой специально выписанные итальянские мастера трудились два года. Кухня в доме была просто громадной – там можно было зажарить на вертеле целого быка – и изобиловала всяческими усовершенствованиями, позволявшими хранить блюда подогретыми, и так далее, и тому подобное. В наши дни в этом доме расположился один из самых шикарных лондонских клубов.

От отца Лео унаследовал Ганнерсбери-парк и вдобавок купил дворец неподалеку от места проведения скачек в Нью-Маркете, где с удовольствием бывал король Англии и другие высокопоставленные лица.

Самой сильной его страстью были лошади. У Лео был свой конный завод, где он выращивал породистых лошадей, не жалея на это никаких средств. На скачках зрителям бывало трудно выбрать, за чем наблюдать – либо рассматривать превосходных лошадей, представленных бароном, либо смотреть на самого барона, сидящего в ложе, ослепляющей восточной роскошью. Лео выиграл дерби дважды, в 1879 году и в 1904-м. На самом деле он мог выиграть и трижды – но случился непредвиденный инцидент. В 1896 году Лео выставил на дерби свою лошадь, Сент-Фрускин, а принц Уэльский, давний товарищ Лео, свою – Персиммона. И случилось так, что в тот момент его высочество был удручен ссорой с любовницей и его требовалось срочно утешить. Утешение пришло – как-то так случилось, что Персиммон пришел первым.

Победы Лео на скачках приносили пользу далеко не ему одному. Обычно, получив приз, он на радостях тратил в несколько раз больше, чем получал. Он мог выиграть приз – и его подопечная больница получала новое здание.

Лео славился своей благотворительностью – просители, не решавшиеся приблизиться к Натти, с легкостью обращались к нему, а у барона-спортсмена всегда были наготове золотые. Однажды он чуть не попал в неудобное положение. Как-то, гуляя по лужайкам Тринга в пасмурный зимний день, он увидел сжавшуюся фигурку человека, двигавшегося ему навстречу. Лео автоматически полез в карман за деньгами, но камердинер вовремя его остановил – Лео собирался подать милостыню одному из английских герцогов.

За свою доброту и мягкость Лео стал притчей во языцех. Эти качества достаточно редко проявлялись у членов клана – так что Лео стал таким милым исключением из правила.

В Эксбери, в поместье Эдмунда Ротшильда, собрано множество разнообразных ценных предметов, когда-то принадлежавших членам Семейства. Гостям часто демонстрируют «палочку Альфреда» – это дирижерская палочка из слоновой кости, украшенная бриллиантами. Альфред использовал ее, когда управлял своим собственным симфоническим оркестром. Палочка стала символом уникальности Альфреда. Он был вторым по возрасту среди трех братьев и так никогда и не женился, что также уникально среди Ротшильдов. (Натти был женат на Эмме Луизе Ротшильд, происходившей из франкфуртских Ротшильдов, Лео привез супругу из Италии, ею стала красавица еврейка Мария Перуджа). Альфред и внешне отличался от братьев. Лондонские Ротшильды сохранили в неприкосновенности франкфуртский семитский облик, казалось, в них гены сказывались сильнее, чем у французских и венских собратьев. Но Альфред походил скорее не на Ротшильда, а на Ариеля – он был худощавым блондином, деликатным и нежным.