В одном он был уверен: отныне все кончено между ним и Хосе, окончательно и безвозвратно. Но в каком-то смысле, хоть ему и трудно было себе в этом признаться, разрыв этот был для него избавлением. Избавлением, думалось ему, от столь постоянно неодобрительного взгляда Хосе, избавлением от его насмешливости, избавлением от выказываемого им неверия в самые неоспоримые догмы и, главное, избавлением от его невыносимой, его непрошибаемой, его безнадежной чистоты.

И еще, может быть, избавлением от былой детской зависти, до сих пор лежавшей камнем у него на сердце. Ибо странным образом, с тех пор как он женился на Монсе, та зависть, которую он худо-бедно сумел скрыть, закамуфлировав ее политическими доводами, та давняя зависть только усилилась. Он не мог отделаться от чувства, что Хосе больше достоин любви, чем он, Диего, что он соблазнительнее, притягательнее, испанистее и обладает этой таинственной и женственной штуковиной, именуемой французским словом шарм, и что его супруга Монсе, сравнивая их, если ей приходило в голову их сравнивать, наверняка делала выводы не в его пользу.

Кое-кто полагал, что эта зависть, эта обида Диего на обаяние Хосе, которым сам он считал себя обделенным, была отчасти причиной разыгравшейся вскоре драмы, которая станет мрачным эпилогом их истории.

Я люблю тебя, говорит мне моя мать и берет меня за руку.

В июле 37-го было опубликовано коллективное письмо испанского епископата.

Письмо было подписано всеми епископами и архиепископами, выражавшими единогласную поддержку диктатуре Франко и решимость мобилизовать силы Господни на борьбу с силами зла всеми доступными средствами.

Подписи под ним стояли следующие:

+ ИСИДРО, кард. ГОМА-И-ТОМАС, архиепископ Толедо;

+ ЭУСТАКИО, кард. ИЛЮНДАЙН-И-ЭСТЕБАН, архиепископ Севильи;

+ ПРУДЕНСИО, архиепископ Валенсии;

+ МАНУЭЛЬ, архиепископ Бургоса;

+ РИГОБЕРТО, архиепископ Сарагосы;

+ АГУСТИН, архиепископ Гранады, митрополит Альмерии, Гуадиса и Хаэна;

+ ХОСЕ, епископ-архиепископ Майорки;

+ АДОЛЬФО, епископ Кордовы, митрополит епископства-приората Сьюдад-Реаль;

+ АНТОНИО, епископ Асторги;

+ ЛЕОПОЛЬДО, епископ Мадрида и Алькалы;

+ МАНУЭЛЬ, епископ Паленсии;

+ ЭНРИКЕ, епископ Саламанки;

+ ВАЛЕНТИН, епископ Сольсоны;

+ ХУСТИНО, епископ Урхеля;

+ МИГЕЛЬ ДЕ ЛОС САНТОС, епископ Картахены;

+ ФИДЕЛЬ, епископ Калаорры;

+ ФЛОРЕНСИО, епископ Оренсе;

+ РАФАЭЛЬ, епископ Луго;

+ ФЕЛИКС, епископ Тортосы;

+ АЛЬБИНО, епископ Тенерифе;

+ ХУАН, епископ Хаки;

+ ХУАН, епископ Вика;

+ НИКАНОР, епископ Тарасоны, митрополит Туделы;

+ ХОСЕ, епископ Сантандера;

+ ФЕЛИСИАНО, епископ Пласенсии;

+ АНТОНИО, епископ Херосниссоса Критского, митрополит Ивисы;

+ ЛУСИАНО, епископ Сеговии;

+ МАНУЭЛЬ, епископ Курио, митрополит Сьюдад-Родриго;

+ МАНУЭЛЬ, епископ Саморы;

+ ЛИНО, епископ Уэски;

+ АНТОНИО, епископ Туя;

+ ХОСЕ-МАРИЯ, епископ Бадахоса;

+ ХОСЕ, епископ Жироны;

+ ХУСТО, епископ Овьедо;

+ ФРАНСИСКО, епископ Кории;

+ БЕНХАМИН, епископ Мондоньедо;

+ ТОМАС, епископ Осмы;

+ АНСЕЛЬМО, епископ Терруэля-Альбаррасина;

+ САНТОС, епископ Авилы;

+ БАЛЬБИНО, епископ Малаги;

+ МАРСЕЛИНО, епископ Пампелуны;

+ АНТОНИО, епископ Канарских островов;

Иларио Ябен, капитулярный викарий Сигуэнсы;

Эухенио Домайка, капитулярный викарий Кадиса;

Эмилио Ф. Гарсия, капитулярный викарий Сеуты;

Фернандо Альварес, капитулярный викарий Леона;

Хосе Сурита, капитулярный викарий Вальядолида.

Всех священнослужителей Испании, в большинстве своем скромных, в большинстве своем далеких от власти и в большинстве своем близких к народу, не мытьем, так катаньем заставили подчиниться постулатам, сформулированным в этом письме, безоговорочно поддержавшем генерала Франко, и вынудили поставить сутану превыше совести. Многие из них заплатили за это жизнью.

В одной французской газете от 27 августа 1937-го Поль Клодель восторженно откликнулся на это коллективное письмо, целиком и полностью его одобряя. Еще раньше он с тем же пылом выражал свою поддержку Франко и его великому крестовому походу. Чтобы столь гнусной фигуре, как Франко, удалось снискать поддержку умов, считавшихся блестящими — для Бернаноса это было непостижимо. «Наверно, писал он, я никогда не стал бы говорить о генерале Франко, если бы вы не пытались сделать из этакого кошмарного Галифе[179] христианского героя для французов… Почему, черт побери, от меня требуют восхищения неким генералом, который, полагая себя в законном праве, тем более беспощаден, что сам дважды нарушил присягу, предав своих хозяев?»

Так вот, Клодель, говорила я, одобрил коллективное письмо испанского епископата с той же страстью, с какой ненавидел евреев и утверждал, что Франции куда больше вреда от бунтующих рабочих, чем от Гитлера и Муссолини.

Кое-кто поддался на эти доводы. Но не Бернанос. «Если верить благонамеренным, писал он, только дай рабочему все, он лопнет от достатка», и напоминал об ужасающих условиях жизни этих самых рабочих.

Бернанос понял, что, облаивая французских рабочих, Клодель и иже с ним лишь перекрывали шум, поднятый двумя тиранами, топот их сапог и гром их орудий. И он без колебаний отмежевался от этой подлой затеи — возложить на французских рабочих всю вину в крахе режима.

Неужели революция оказалась мертворожденной? — спрашивал себя Хосе, глядя, как трусит его черный мул вокруг водокачки. Неужели пора поставить крест на той жизни, о которой я так мечтал в Лериме? Это ли называется зрелостью? Этот проигрыш?