– Я бы предпочел, товарищ, чтобы вы обращались ко мне на «вы»! – заявил инспектор, сдвинул брови и поправил галстук.

– Хорошо! – не давая Звереву вставить слово, воскликнул Веня. – «Ты», «вы», какая к черту разница?

– Не стоит тут чертыхаться, – продолжил Трегубов. – Давайте лучше уточним, что вы хотите найти.

– Эта женщина – воздушная гимнастка, работающая в псковском цирке. Ее фамилия Королева. Мужчина – Гурьев Дмитрий Станиславович! Они должны везти с собой картину французского художника Даниэля Шапиро. На ней изображены абстрактные геометрические фигуры, а посредине – человеческое ухо.

Трегубов посмотрел на членов своей досмотровой группы и спросил:

– Вы поняли, что нужно искать?

Щукин кивнул, а Сливин невзначай напомнил:

– Нам сообщили, что через пост следует цирк из Пскова. Три вагона. В двенадцатом едут артисты, в тринадцатом – реквизит, в четырнадцатом – клетки со зверями. В ориентировке сказано: два последних идут без досмотра. Если мы нарушим данное распоряжение, то на работу уйдет уйма времени. Нам придется отгонять поезд в отстойник, а за задержку нас по головке не погладят.

Трегубов закусил губу и посмотрел на Зверева, щека у которого все еще дергалась.

– Вы ничего такого не подумайте! – подключился к Сливину Щукин. – Сами должны понимать, чем чревата задержка. Однажды уже дров наломали, так что стоит ли во второй раз на те же грабли наступать?

Впервые за все время беседы Трегубов вздрогнул. Его губы сжались, а скулы напряглись.

– Мы проведем полный досмотр только в двенадцатом вагоне, как это от нас требуется, и сделаем все, чтобы помочь нашим коллегам из милиции! – сухо сказал он. – Если же картина не будет найдена, то мы дадим возможность товарищам, прибывшим из Пскова, поискать ее самим и предоставим им для этого достаточно времени.

– Кирилл Константинович… – начал было Сливин, но Трегубов остановил инспектора движением руки и обратился к Звереву: – Вы слышали мое решение. Вас оно устраивает?

Лицо капитана смягчилось.

– Хорошо, – сказал он. – Давайте начнем с двенадцатого, а там посмотрим.

После прибытия поезда и проверки документов пограничниками в вагоны вошли таможенники. Зверев и Костин нервно курили на перроне.

На досмотр первых одиннадцати вагонов группе понадобилось чуть меньше часа. Работа в двенадцатом вагоне затянулась. Все скрытые полости были рассмотрены с небывалой тщательностью. После этого пассажиры услышали требование показать личные вещи.

Когда Трегубов со своими людьми вышел из двенадцатого вагона, он отрицательно помотал головой и сказал:

– Здесь картины нет.

Зверев выругался, бросил окурок на землю и потер подбородок, после чего отвел Трегубова в сторону и проговорил:

– Досмотр вы закончили, нас с собой не взяли, так как этого требует ваша должностная инструкция. А теперь давай еще раз пошерстим, но уже вместе. Это же не будет нарушением?

Трегубов махнул рукой и заявил:

– Ладно, пошли.

Когда пассажиры узнали, что вагон вновь будет досмотрен, возмущались все. В особенности бушевал Тигран Рубенович Нагарян. Директор цирка постоянно тряс какими-то документами, грозился, что будет жаловаться, и ругался на армянском языке.

Пока шел досмотр, Зверев украдкой наблюдал за купе, в котором ехали Юлия и Гурьев.

Они сидели рядом, но вели себя по-разному. Девушка не шевелилась и потускневшим взглядом смотрела в окно. Шум и переполох, устроенные в вагоне таможенниками и псковскими милиционерами, ее вроде бы совсем не волновали. Юля примостилась на полке, поджала под себя ноги. На ней были желтый вязаный свитер и серые фланелевые брюки. Ее лицо, без косметики не особо привлекательное, казалось усталым.

Гурьев же, напротив, был очень возбужден, хотя всячески скрывал это. Когда таможенники досматривали его вещи, он нервно стучал по столу пальцем и смотрел в окно.

Глядя на реакцию униформиста, Зверев понял, что здесь картины нет.

Убедившись, что ничего запрещенного в чемодане Гурьева нет, Трегубов потребовал к досмотру багаж Юлии. Девушка достала из-под той же полки свои вещи и предоставила их ему с тем же безучастным видом.

Он перевернул их, а потом провел ту же самую процедуру с двумя другими пассажирами, едущими в этом одном купе. Попутчиками Гурьева и Королевой оказались дрессировщик Евгений Зиновьевич Белашов и женщина-ассистентка, которая оказалась его женой. Именно ее Зверев видел на сцене. Она вальсировала с медведями в кокошнике и в белых кожаных сапожках. Супруги не противились досмотру и вели себя абсолютно спокойно.

Когда купе было осмотрено полностью, Трегубов позвал Зверева в тамбур.

– Скажите, если я правильно понимаю, картина, которая вас интересует, свернута в рулон? – осведомился Кирилл Константинович.

– Разумеется.

– А вы точно знаете, что картина в поезде?

– Я в этом абсолютно уверен.

– Вы говорили, что Юлия Королева гимнастка, а Гурьев – униформист. А их соседи Агнесса Юрьевна и Дмитрий Зиновьевич, у них какая специализация?

– Они дрессируют медведей.

– Значит, ваши Юлия и этот Гурьев не имеют контактов с дрессированными животными?

– Почему же? Имеют.

– То есть вы хотите сказать, что ваши подозреваемые не боятся тех же самых медведей, которых дрессируют супруги Белашовы?

Зверев тут же понял, к чему клонил Трегубов.

– Подождите!.. Пыжик! Ну да, конечно. Он самый!

– Кто это? – поинтересовался Трегубов.

– Это огромный медведь, с которым Юлия постоянно фотографируется со зрителями.

– В таком случае скажите, куда вы спрятали бы контрабандный груз, если бы оказались на месте ваших подозреваемых?

– В клетку со зверем, досматривать которую мало кто решится! Ну да. – Зверев хмыкнул. – Какой же я болван! Мог бы и сам догадаться!

Спустя некоторое время супруги Белашовы, Юлия и Гурьев уже стояли возле четырнадцатого вагона. Тут же находились таможенники и Зверев с Костиным. Назарян тоже пришел к концу поезда, в отчаянии держался за голову и негромко ругался теперь уже по-русски.

Дмитрий Зиновьевич Белашов вошел к Пыжику, надел на него намордник, ошейник с поводком и вывел на перрон.

Костин, вооруженный ломиком, сразу же шагнул в клетку и через пару минут радостно воскликнул:

– Вот он! Есть тайник!

Молодой опер сунул руку в образовавшийся лаз и достал оттуда рулон, обернутый мешковиной. Он расстелил на полу вагона тряпку, развернул находку и показал ее всем присутствующим.

– Постойте! – с удивлением сказал Трегубов. – Вы же сказали мне, что на вашей картине ухо, а здесь помимо абстрактных фигурок нарисован черный шахматный конь. Это что же, не та картина?