– Ни за что. – Больной метнул на экономку зловещий взгляд, но усилие пропало понапрасну: та не обратила на него внимания, а вопросительно посмотрела на мисс Ханикот.

– Думаю, лучше подождать, – не очень уверенно ответила Дафна. – Но если к вечеру состояние заметно не улучшится, то, несмотря на сопротивление больного, придется обращаться за профессиональной помощью.

Миссис Норрис согласно кивнула.

– Что прикажете делать с горячей водой?

– Пусть стоит здесь. – Дафна взяла чистое полотенце, опустила в ведро и слегка отжала. – Лорд Фоксберн, если пожелаете, можете наложить теплый компресс. Я повешу полотенце на край ведра, чтобы немного остыло.

– Спасибо, – слабым голосом поблагодарил Бенджамин и закрыл глаза.

Экономка продолжала волноваться.

– Может быть, принести еды? Например, чаю или овсянки?

– Только не это. Все хорошо. Спасибо вам обеим.

– Отдыхайте. Мы проследим, чтобы до вечера вас никто не тревожил, – артистично пообещала Дафна.

Миссис Норрис взглянула на него с сожалением и вышла. Бенджамину показалось, что ее расстроило не столько его собственное состояние, сколько состояние комнаты. Не то чтобы экономке недоставало сочувствия, но некоторые привычки со временем превращаются во вторую натуру.

Дафна последовала за миссис Норрис и закрыла дверь, даже не оглянувшись.

В одиночестве боль накинулась с новой силой, а вместе с ней вернулся и обострился пессимизм. Лорд Фоксберн лежал и размышлял о вопиющих недостатках придуманного Дафной плана. Если кто-нибудь застанет ее в спальне, доброму имени придет конец. Проще вывесить оба портрета на площади, на обозрение всего бомонда.

Но оставаться с ней наедине было рискованно и по другим соображениям. Бенджамин не мог поклясться, что поведет себя в соответствии с кодексом чести настоящего английского джентльмена. В нынешнем плачевном состоянии он мог накричать, оскорбить… в конце концов, поцеловать. Крайне нежелательные проявления слабости.

Он закрыл глаза и глубоко вдохнул в надежде вновь уловить легкий аромат полевых цветов.

Но ощутил лишь безысходность, отчаяние и тоску.

Дафна открыла дорожный сундучок, немного покопалась и достала маленький бархатный мешочек. Засунула его за пояс юбки, а для конспирации взяла с секретера книгу. Если кто-нибудь увидит ее в том крыле, где разместили холостых джентльменов, можно будет сказать, что забрела сюда в поисках библиотеки. Никто, конечно, не поверит, но отговорка хотя бы правдоподобная. Дафна отлично понимала, как рискует.

Но ради здоровья Бенджамина рисковать стоило.

Хорошо, что она не поехала в деревню вместе со всеми. Поначалу колебалась, думала, что больному нужны только отдых и покой, однако одного лишь взгляда на измученное бледное лицо и глубокие складки у рта оказалось достаточно, чтобы понять: без помощи граф не обойдется.

Коридор оказался пустым, и она легко добежала до спальни. Хотела постучать, но передумала: шуметь опасно. Повернула ручку и вошла.

Закрыла за собой дверь и быстро осмотрелась. Комната показалась меньше и уютнее. Хотя всего несколько минут назад Дафна стояла на том же месте, сейчас обстановка выглядела иной – более интимной. Как будто двое детей спрятались в самодельном домике из стульев и одеял. Очень остро ощущалось, что они наедине, причем не где-нибудь, а в спальне.

Бенджамин посмотрел серьезно.

– Уверены, что хотите и готовы здесь остаться? В любой момент кто-нибудь может войти.

– Пожалуй, дверь лучше запереть. Если постучат, успею спрятаться.

Несмотря на страдания, Фоксберн насмешливо улыбнулся.

– Вам уже приходилось это делать?

– Возвращать больным здоровье? Да.

– Готов поспорить, что такие желчные пациенты, как я, вам еще не попадались.

– Не встречала никого, даже отдаленно похожего. – Дафна улыбнулась. Если он способен шутить над собой, значит, состояние не безнадежно. Но ввалившиеся глаза, пересохшие искусанные губы и осунувшееся лицо говорили сами за себя. Дафна достала из мешочка бумажный пакет и высыпала содержимое в стакан.

– Ради всего святого, это еще что за зелье?

– Измельченные листья окопника лекарственного. Для припарки.

Она налила горячей воды, взяла ложку и энергично размешала настой. Запах сразу перенес в сад возле того небольшого дома, где они счастливо жили до смерти отца. Там на грядках росли полезные растения, способные придать аромат жаркому или облегчить кашель.

Но никакие лекарственные травы так и не смогли спасти папу. Он слабел и слабел с каждым днем. А после его смерти сорняки безнадежно заглушили грядки. Последнее, что Дафна видела, покидая дом вместе с мамой и Беллой, был печальный, безнадежно заросший сад.

– О чем задумались? Сочиняете мне панегирик?

– Нет. Вспоминаю о том, как заботилась о других пациентах. – Дафна добавила воды и снова принялась размешивать.

– Например, о своей матушке?

– Да, и о батюшке тоже.

Бенджамин помолчал.

– Вам нравится лечить людей.

И это было правдой. Вот только она не отказалась бы от менее серьезной болезни – для разнообразия вполне подошло бы что-нибудь вроде растяжения связок или насморка.

Дафна достала из мешочка еще один пакет. Прежде чем Бенджамин успел спросить, что это такое, пояснила:

– Мука.

Тонкой струйкой высыпала муку в настой, размешала, и содержимое стакана начало заметно густеть. Конечно, имело бы смысл взять емкость побольше, да и еще одна порция листьев не оказалась бы лишней, но суетиться не хотелось. Для первого раза достаточно: субстанция и так изрядно разбухла.

– Готово, – удовлетворенно объявила Дафна.

– Надеюсь, вы не собираетесь мазать этой гадостью мою ногу.

После инцидента в саду подобная реакция не удивила, но как опытная сиделка Дафна понимала, что обязана проявить твердость.

– Собираюсь, но только не сейчас. Почему вы мне не доверяете?

– Если хотите знать правду, то я доверяю вам намного больше, чем кому бы то ни было другому.

– Но только не тогда, когда речь заходит о компрессе?

– На этот вопрос ответить сложнее.

– Отлично. – Дафна склонилась над ведром и намочила полотенце. Хорошо, что вода до сих пор оставалась горячей, хотя уже успела немного остыть. В самый раз.

– Вы сможете изложить свою позицию подробно, пока я буду обертывать вашу ногу теплой влажной тканью.

– Нет. – Отрицание прозвучало решительно и бесповоротно.

Боже милостивый, что за упрямство! Известно, что мужчины – ужасные пациенты, но этот хуже всех.